Мужская поваренная книга - [31]

После смерти жены Дурова этот позорный мизерабль наконец-то прекратили. Поскольку прямых наследников у них не оказалось, урну с прахом и чучелки животных передали в музей. А музей в свою очередь стал бомбардировать московскую ветвь семьи Дуровых на тему: заберите свой порошок. Почему только порошок, спросите вы? Да потому что, если в музей что-то попало, это уже навсегда. Урна с драгметаллом на ней была принята на хранение, учтена, описана и записана в реестры. И всё. Порошочек, извольте, хоть сейчас вам насыплем, а вазон — теперь достояние государства, и точка. Долго ли, коротко, но переписка принесла свои плоды, и в 1998 году московские Дуровы решили забрать своего постылого родича из музея, прикопать и отпраздновать наконец-то поминальную оргию. Что тут началось в музее! Весь провинциальный сонный флёр был сдут как пыльца девственности.

— Едут!.. К нам едут из Москвы! — заполошно прихорашиваясь, кричали молодые сотрудницы музея. — Сами знаменитые Дуровы будут! — переживала директриса Домика Дурова. — Акт передачи и похороны будет снимать центральное телевидение! — хмурилось руководство.

Поскольку урну в цепкие руки родственников отдать было никак не можно, встал вопрос о сосуде для праха. Ну, негоже же, право слово, хоронить мировую знаменитость в каком-нибудь кулёчке полиэтиленовом. Выбор сосуда был произведён с истинно провинциальной рачительностью и размахом. На ковёр к генеральному был вызван заведующий реставрационной мастерской Борис. Нет, не тот Борис, что с клювом, высокий и нервный пироман по прозвищу Грузин, он уже на тот момент уволился. А другой Борис, маленький армянин, правда, тоже с клювом. Да, была такая смешная традиция в музее принимать реставраторов только с именем Борис. Только на вашем покорном слуге система дала сбой.

— Ты шкатулки свои резные с литьём и инкрустацией на рабочем месте в рабочее время ваяешь? — строго спросило генеральное руководство у Бориса. — На базаре продаёшь изделия своего отхожего промысла? Ну пора порадеть и за отечество и не щадя живота своего предоставить одну шкатулку под прах.

Борис спустился в подвал в мастерскую и прилип ко мне, как банный лист:

— Слюшай, — спрашивал он со смешным акцентом. — Сиколько этого Дурова там в урне?

Внутри Бориса остро конфликтовали здоровая жадность предпринимателя и острое, как кавказская кухня, желание славы. Как же, как же, его шкатулку в телевизоре на всю страну покажут!

— Боря, понятия не имею. Хоронить — хоронил, а вот сжигать как-то не доводилось. — Я хочу им сунуть шкатулку поменьше, поменьше они у меня дешевле. А вдруг не влезет. Сколько там праха? Говори ты. — Ну… литр, думаю, ну два от силы. Отстань. — Два литра — это совсем не самая маленькая, это средняя, — вздыхал Боря. — А ты не хихикай, а иди к руководству. Вызывают тебя.

Руководство в это время было озадачено двумя глобальными вопросами. Первый: демонтировать с вазона драгметалл. Урна-то бронзовая, толстостенная, запаянная и дюже крепкая. И повезут её, родную, пилить, дабы добыть из неё неудачливого охотника, на завод «Котельщик». У них пилы — во какие большие. Они уже ждут с нетерпением. Да вот незадача какая, если вести урну с золотом на завод, золото может и пропасть в момент откупорки. Рабочие они такие, все в масле, грубые и некультурные, а до золота дюже даже жадные. Видишь, хранительница древностей наша в истерике уже бьётся, и тюрьма ей, болезной, уже мерещится за растрату? Иди-ка, милок, и сними золотишко-то от греха. И второй: дай девочкам рулетку — они поедут на кладбище, там на могилку доблестное наше градоначальство уже изволило плиту бетонную с дыркой посередине установить, так пусть девицы дырку ту померят на предмет плавного в неё вхождения шкатулки.

Ну что? Рулетку дал, драгметалл снял. А тут вся это котовасия и прикатила. Сама Дурова. Помните, может быть, в «Сказке малышам» появлялась такая? В старом облезлом боа с облезлым же попугаем на плече. Вот она и примчалась. С ней верные клевреты-нукеры клоуны-акробаты и толпа телевизионщиков. Вся эта кодла, прихватив с собой музейное руководство с урной, Борю со шкатулкой под треск киноаппаратов укатила на завод пилить своего предка в станке. А в это время в музей вернулись музейные девочки, измерявшие на кладбище рулеткой проём в могильной плите.

— Вот размеры, — сказали они мне и протянули бумажку с цифрами. — А знаете, девицы-красавицы, по этой вашей бумажке торжественного и чинного погребения не получится. Судя по размерам отверстия в плите, в момент исполнения грустной музыки, шкатулку будут, развернув её перед этим вертикально, забивать в дыру ногами. Иначе не войдёт. Но вы не переживайте, под траурный ружейный салют удары ногами по шкатулки будут не слышны. Зато прикольно получится — Дуров войдёт в вечность стоймя.

Ох, что тут началось! Слово истерика абсолютно слабо выражает состояние, охватившее музейных прелестниц. В результате случился аттракцион невиданной щедрости, и я через пять минут мчался на такси, заказанном музеем «туда и обратно», на кладбище. Знаете, есть такие рулетки: у них с одной стороны полотна размеры в сантиметрах, а с другой стороны в дюймах. В дюймах красотки и померили. А это, видите ли, раза в два с половиной меньше размера в сантиметрах. Пока дамы успокаивали расшатанные нервы корвалолом и водкой, кто чем, смотря по мировоззрению, началась новая напасть.