Мужчина, который вернулся - [35]

— Я думала, ты выбрал Гэй, — пробормотала она. — Думала, ты находишь ее безумно соблазнительной.

Филип изумленно смотрел на девушку:

— Гэй? Твоя сестра? Ты, наверное, шутишь! Если бы она хоть немного привлекала меня, я бы отказался быть ее врачом, поскольку мужчина не может одновременно любить женщину и давать медицинские советы как врач. Когда той ночью я увидел тебя в постели в этой полупрозрачной ночной рубашке и ты так бесстыдно тянула ко мне руку, то понял, что больше никогда не смогу быть твоим лечащим врачом.

— Неужели? — прошептала Харриет, недоверчиво глядя на него. — Это на самом деле правда?

Худые загорелые пальцы ласкали ее лицо и шею.

— Кто я, по-твоему, такой? — спросил он вдруг охрипшим голосом. — Думаешь, поцелуй в ту ночь — это все по части лечебных процедур? Ускоритель действия снотворного, которое я тебе дал! Если да, то лучше запомни раз и навсегда, что я совершенно без ума от тебя как от женщины — не пациента!..

И в доказательство, что это безумие может выйти из-под контроля, Харриет получила столько резких и решительных поцелуев и очутилась в таких сильных мужских объятиях, что, наконец, с глухим и не очень искренним протестом попыталась освободиться. Соломон выбрался из уголка кухни, где уже вылизал все молоко и остатки кошачьего обеда, припасенные недальновидным хозяином на потом, и с яростным лаем ринулся на защиту хозяйки, но Филип Дрю — как будущий хозяин — приказал ему не путаться под ногами, поднял Харриет на руки и перенес в гостиную, где усадил на диване и сам уселся рядом.

— А теперь, — сказал он, опять обнимая девушку, — нам надо о многом поговорить, тебе и мне, поэтому давай сейчас же выясним отношения… А через полчаса, — взглянул на свои часы, — я позволю тебе немного чаю. Если захочешь!

Но и через час на столе в гостиной чайник оставался холодным, а сандвичи — нетронутыми. Харриет многое узнала о мужчине, твердо уверенном сейчас, что станет ее мужем, а он достаточно узнал о ней. Например, что, исключая бесцветный роман, пресеченный в зародыше Гэй, во всем остальном ее любовная жизнь выдержит самую тщательную проверку — похоже, это известие много успокоило Филипа. Харриет узнала, что его жизнь пока была не совсем свободна от романтических приключений, но до сих пор он не испытывал ни малейшего желания обменять свободу, как он выразился, на чечевичную похлебку. Харриет вполне удовлетворилась таким ответом и после еще нескольких разоблачений, интересных только им двоим, и парочки блаженных интерлюдий, сильно разволновавших Соломона, заметила, что, если они не хотят нанести экономке доктора Паркса смертельное оскорбление, давно пора перейти к предложенному угощению.

Уже пробило шесть часов, и Филип, отказавшись от чая, вытащил из буфета в столовой бутылку хереса. Они выпили по бокалу, этим отметив важное событие, и по настоянию Харриет, чтобы не обидеть экономку доктора Паркса, принялись за пирожные и бутерброды. В этом отношении очень помог Соломон, успевший истребить тарелку маленьких пирожных прежде, чем они заметили, что щенок забрался на кресло и оказался на уровне стола; но Харриет не стала наказывать песика, потому что последний час он скучал почти без присмотра и был еще мал, чтобы удержаться от слишком большого искушения.

Потом Харриет вымыла посуду, поставила фарфор на место, убрала несъеденные лакомства и присоединилась к доктору в гостиной. Он сидел в глубоком, удобном кресле с трубкой в зубах — предварительно убедившись, что Харриет не будет возражать, — и дал ей знак присесть к нему в это же кресло. Но Харриет постепенно спускалась с седьмого неба, на котором позабыла обо всех неприятных мыслях и обязанностях, и поняла, что если немедленно не вернется в «Фалез», то опоздает к обеду, и тогда Гэй откровенно удивится и почти наверняка задаст контрольные вопросы. Припомнив Гэй, она вспомнила еще кое-что… и решила, что, пока они не зашли слишком далеко, ей необходимо выяснить, что знает Филип Дрю о своем законном наследстве.

Прежде чем задать прямой вопрос, Харриет тяжело вздохнула. Она ни в коем случае не желала доставлять неприятности сводной сестре или становиться, пусть косвенной, причиной лишения ее чего бы то ни было. Но, зная то, что она знала, будучи так близко к Филипу, Харриет просто не могла позволить ему оставаться в неведении — если он на самом деле не знает — истинного положения дел.

Вероятно, Гэй возненавидит ее, но Харриет должна все выяснить. Другого выхода нет. После возвращения из Лондона Гэй самой следовало бы это понять.

— Я… должна задать один вопрос, — начала Харриет, отказываясь подходить к Филипу ближе чем на три фута.

Он на миг нахмурился, но тут же повеселел.

— Хочешь выяснить мое финансовое положение, так? — легко предположил он. — Могу ли я содержать жену и тому подобное!

— Не говори глупостей. — Харриет сделала шаг к нему. — Это не имеет ничего общего с деньгами… точнее, — торопливо поправилась она, — кое-что все-таки имеет.

Харриет могла поклясться, что сейчас он действительно был удивлен, но лицо доктора Дрю превратилось в непроницаемую маску.

— Продолжай, — потребовал он решительно. — Как всех женщин, тебя интересуют материальные блага? — Но в голосе его явственно слышалась грусть.