Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока - [53]
Подлинный романтизм вовсе не есть только литературное течение. Он стремился стать и стал на мгновение новой формой чувствования, новым способом переживания жизни. Литературное новаторство есть лишь следствие глубокого перелома, совершившегося в душе [Блок 6, 363].
Ср.:
«Поскольку центр тяжести вопроса о романтизме переносится нами на описание чувства бесконечности… мы не будем уже, изучая романтиков, иметь дело исключительно с вопросами исторической поэтики и литературной эволюции. Мы опускаемся в более глубокий и коренной слой явлений. Романтизм перестает быть только литературным фактом. Он становится прежде всего новой формой чувствования, новым способом переживания жизни»; «Литературное новаторство было только результатом глубокого перелома в душевных переживаниях» [Жирмунский 1914: 13, 14].
Романтическое «переживание жизни» заключается не в «уходе от жизни», как полагала враждебная романтикам «критика общественного направления»; напротив, романтики стремятся к тотальному жизнеприятию, к жизни во всей ее полноте, являясь наследниками «бурных гениев» и Гете в частности. Иными словами, с блоковской точки зрения 1919 года (и вразрез с его позицией середины 1900-х годов), романтизм больше не выступает синонимом исключительно «иномирного» и «невоплощенного», он больше не может рассматриваться как союзник «слепого» Канта «Девушки розовой калитки»:
…подлинный романтизм не был отрешением от жизни; он был, наоборот, преисполнен жадным стремлением к жизни, которая открылась ему в свете нового и глубокого чувства, столь же ясного, как остальные пять чувств, но не нашедшего для себя выражения в словах; это чувство было непосредственно унаследовано от бурных гениев, которые приняли в душу, как бы раздутую мехами, всю жизнь без разбора, без оценки. Это основная идея первой части гетевского «Фауста»; Фауст, в созерцании Духа Земли, «точно пьянеет от молодого вина, чувствует в себе отвагу кинуться наудачу в мир, нести всю земную скорбь и все земное счастье, биться с бурями и не робеть при треске кораблекрушения» [Блок 6, 363-364].
Ср.:
…принятие всей жизни, как она есть, как она переживается нашим непосредственным чувством, составляет основу философии эпохи бури и натиска. Жизни, жизни! Всей полноты, всего разнообразия всех противоречий жизни! Таково главное требование, основная идея Гетевского Фауста, зародившегося в эту эпоху. И на пороге жизни, в созерцании духа земного, Фауст восклицает: «Я точно пьянею от молодого вина; я чувствую в себе отвагу кинуться наудачу в мир, нести на себе земную скорбь, земное счастье, биться с бурями и не робеть при треске кораблекрушения» [Жирмунский 1914: 15-16].
Тем не менее существует важное различие между «бурными гениями» и йенскими романтиками в том, что касается соотношения «чувства», «разума» и «рассудка». Здесь Блок снова повторяет построения Жирмунского:
Если у бурных гениев, хотя бы в этом отрывке из «Фауста», мы наблюдаем полное отрицание разума и предпочтение ему чувства, то их преемники – романтики не отвергли и разума; они лишь отличили разум от рассудка и признали, что и в разуме заложена метафизическая потребность, сила стремления; таким образом, и признак «преобладания чувства и воображения над разумом» у романтиков оказывается неверным. Чувство преобладает над рассудком, но не над разумом [Блок 6, 364].
Ср.:
Бурные гении – скептики, они отрицают разум и отдаются, как Фауст, непосредственному переживанию природы и жизни. Романтики, как и Кант, отличают разум от рассудка (способности к умозаключениям): в самом разуме заложена метафизическая потребность; стремление к бесконечному есть коренное свойство человеческой природы [Жирмунский 1914: 148].
Текст Жирмунского несколько проясняет речь «О романтизме», указывая на то, что загадочные «метафизическую потребность, силу стремления» следует понимать как «стремление к бесконечному», в противоположность «рассудку», то есть простой «способности к умозаключениям». Романтическое «стремление к бесконечности», готовность видеть «бесконечное в конечном», божественное в природном, иномирное в посюстороннем, – то, что Жирмунский называет «мистическим чувством»[331], и является одним из основных тезисов «Немецкого романтизма и современной мистики».
Если говорить об источниках блоковской речи, необходимо, по всей видимости, упомянуть и другую книгу Жирмунского, «Религиозное отречение в истории романтизма», опубликованную в 1919 году и подаренную автором Блоку в конце апреля (дарственная надпись датирована 25 числом [Библиотека Блока 1984: 277]). Здесь Жирмунский почти дословно повторяет приведенный выше пассаж о разуме, рассудке и чувстве из книги 1914 года, добавляя при этом важный комментарий, который привлек внимание Блока, выделившего часть данного фрагмента [Там же]:
