Муравечество - [122]

Шрифт
Интервал

. Ричард Бертон[110]. Мэндрю Мэнвилла среди них никогда не было.


Я ухожу и скоро оказываюсь в пьяном споре с Тони Скоттом в «Первоцвете» — любимой забегаловке критиков на Западной 19-й.

— «Навреди (плохим режиссерам)» — вот мой девиз.

— Но… — говорит Скотт.

— Никаких «но», Тони. Плохие фильмы — это не мелкая неприятность. Они заражают человеческую психику, извращают мысль, обесценивают человечность от и до. Как споры-мозгоеды из будущего!

— Но, слушай… — говорит Скотт.

— Нужно вести непрерывную войну против подобного культурного злодеяния.

— Я не… — говорит Скотт.

— Бам! — говорю я и колочу по столу. — Шах и мат, Скотт! Я помчал.

Плетусь к двери. Меня ожесточило знание, что, похоже, выдуманный мир Инго просачивается в мой собственный. Теперь каждый за себя.

По дороге на север к Барассини я вышагиваю, чуть ли не как молодой Джон Траволта, так переполняет энергия после разгрома Э. О. Скотта[111]. Кончена его карьера. В этом я уверен.

Глава 46

— Рассказывай.

Я смотрю, как Моллой пишет «Жесткую посадочку» (которая в конце концов закроется посреди гастролей в Филадельфии). Он печатает за столом часами, ни разу даже не улыбнувшись. Инго снова применяет цейтрафер. Смены дня/ночи я считаю по подвальному окошку на уровне улицы. Триста семь раз: около десяти месяцев. Приходит и уходит Мадд, приносит еду, забирает тарелки. На этой скорости стрекот пишущей машинки сливается в единый продолжительный и ужасающий щелк-к-к-к-к-к-к, который регулярно, но ненадолго заглушается, когда Моллой исчезает из комнаты. Спит? Ходит в уборную? Однажды он возвращается в окровавленной одежде; снимает и сжигает ее в камине. Объяснения не предлагается.

Единственным сохранившимся упоминанием «Жесткой посадочки» оказывается следующая рецензия о постановке в «Кинг-Опера-Хаусе» в Ван-Бурене, Арканзас.

Рецензия Эдны Чалмерс, театрального критика, «Ван Бурен Пресс Аргус»:

«Жесткая посадочка» — музыкальное ревю, что ставится в «Кинг-Опера-Хаусе», — это диковинка, какую мистеру Роберту Рипли захотелось бы включить в свою следующую радиопередачу «Хотите — верьте, хотите — нет». Впрочем, ему бы лучше поторопиться, поскольку вечер, когда приходила я, аншлагом не назвать. Внешне выполненный по примеру постановок г-д Олсена и Джонсона, на этом вечере комедии и песни трудно опознать то или другое. Предпосылка, если ее можно так назвать, судя по всему, в том, что Бад Мадд и Чик Моллой — два сердитых и немногословных следователя Комитета гражданской авиации, ведущих дело о крушении рейса 605 «Восточных авиалиний» 1947 года. Если вы с ходу не видите комедийного потенциала в сюжете об исторической катастрофе, в которой потеряли жизни 53 человека, то вы сойдетесь во мнении с рецензентом. Сумасбродная история повествует о двух следователях с одинаковым характером и гардеробом, пока они соглашаются друг с другом о причине несчастного случая. В наличии также призраки погибших, семьи жертв и местные очевидцы. У всех тот же характер, что и у Мадда и Моллоя. Даже у девушек на подтанцовке есть усы.

Мадд и Моллой сидят в гримерке за сценой «Кинг-Опера-Хауса».

— Ты не понимаешь, — говорит Моллой. — В этом шоу есть всё.

— Оно не приносит удовольствия, Чик, — говорит Мадд. — По-моему, когда люди выходят в город вечером после тяжелой рабочей недели, им хочется развлечься.

— «Прислушайся к крику роженицы в час родов, взгляни на муки умирающего в его последний час, — а потом скажи, предназначено ли для развлечения то, что так начинается и кончается». Знаешь, кто это сказал, Бад?

— Нет.

— Сёрен Кьеркегор.

— Я не знаю, кто это, Чик.

— Величайший философ всех времен.

— Ладно, — говорит Мадд. — И все же это выходной, так что…

Я и сам кьеркегорец в том смысле, что мое положение на спектре Гегель/Шлегель — ровно посередине, в синтезе двух противоборствующих лагерей. Меня одновременно злит и печалит, что Фред Раш издал книгу «Ирония и идеализм: перечитывая Шлегеля, Гегеля и Кьеркегора» об этом самом синтезе раньше, чем я смог подготовить материал, написать, а потом найти издателя для собственной «Разве не романтично? Идеализм и ирония: возвращаясь к Гегелю, Шлегелю и Кьеркегору». Предполагаю, в мозг Рашу передалась какая-то информация из моего. Не могу разобрать механику процесса, но другого объяснения быть не может. Я заметил, что он получил докторскую корочку в Колумбийском университете, где я часто бываю в кампусе — носить матрас солидарности[112]. Передача мыслей могла произойти в любой из тех моментов.


Аббита С. X. Четырнадцать Тысяч Пять возвращается, в этот раз в чем-то еще воздушном. Она так прекрасна. Она действительно существует или я ее придумал? Я не могу узнать. Но в любом случае люблю ее, и если я ее придумал, то это в каком-то смысле самовлюбленность. Полагаю, тогда это можно назвать и неким нарциссизмом, но будь это нарциссизм, разве Аббита не выглядела бы в точности как я, только в воздушном платье? Нет, она моя противоположность: женщина, красивая, гениальная, из будущего. Все эти четыре пункта — не обо мне. Может, я гениален.

— Ты согласен? — говорит она.

— О чем это?

— Историческое произведение.


Рекомендуем почитать
Закрытая книга

Перед вами — книга, жанр которой поистине не поддается определению. Своеобразная «готическая стилистика» Эдгара По и Эрнста Теодора Амадея Гоффмана, положенная на сюжет, достойный, пожалуй, Стивена Кинга…Перед вами — то ли безукоризненно интеллектуальный детектив, то ли просто блестящая литературная головоломка, под интеллектуальный детектив стилизованная.Перед вами «Закрытая книга» — новый роман Гилберта Адэра…


Избегнув чар Сократа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мы встретились в Раю… Часть третья

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Трудное счастье Борьки Финкильштейна

Валерий МУХАРЬЯМОВ — родился в 1948 году в Москве. Окончил филологический факультет МОПИ. Работает вторым режиссером на киностудии. Живет в Москве. Автор пьесы “Последняя любовь”, поставленной в Монреале. Проза публикуется впервые.


Ни горя, ни забвенья... (No habra mas penas ni olvido)

ОСВАЛЬДО СОРИАНО — OSVALDO SORIANO (род. в 1943 г.)Аргентинский писатель, сценарист, журналист. Автор романов «Печальный, одинокий и конченый» («Triste, solitario у final», 1973), «На зимних квартирах» («Cuarteles de inviemo», 1982) опубликованного в «ИЛ» (1985, № 6), и других произведений Роман «Ни горя, ни забвенья…» («No habra mas penas ni olvido») печатается по изданию Editorial Bruguera Argentina SAFIC, Buenos Aires, 1983.


Воронья Слобода, или как дружили Николай Иванович и Сергей Сергеевич

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.