Муравечество - [121]

— Ну тогда так и говори — пугливый!

— Только что сказал.

— Ну, сразу говори!

— Я не могу вернуться назад во времени, Бад. Тебе просто придется жить с тем фактом, что сперва я сказал «мнительный». Нельзя вернуться назад во времени. Мир движется только…

— Отлично. Ладно. Я понял.

Мадд ходит. Моллой пялится в стену.

— Ладно, а что, если мы оба запальчивые сантехники? — спрашивает Моллой.

— «Запальчивые»?

— Раздраженные. А что, если мы оба раздраженные сантехники?

— А в чем шутка?

— Мы однояйцевые близнецы и запальчивые — раздраженные — сантехники. У нас одинаковый характер. Одинаковые мнения насчет решения сантехнических проблем.

— Значит, мы не ссоримся?

— Нет. Потому что соглашаемся во всем. Во всем!

— Я на тебя не раздражаюсь?

— Нет, это будет глупо. Ты раздражаешься из-за сантехнических проблем, может, из-за того, что приходится срочно выезжать посреди ночи. Но я тоже. Раздражаюсь точно так же. В точности. Потому что мы близнецы.

Моллой истерически смеется. Мадд впервые слышит его смех со времен несчастного случая. Он другой: пронзительный, маниакальный, потусторонний. Гиеновая собака. Мадд в ужасе.

— Не понимаю, что тут смешного.

— Не понимаешь, Бад, потому что это что-то новое. Революционное. Будущее комедии.

— Но если не понимаю я, как поймет публика?

— Мы их затянем — сперва против воли — в чужеродный неуютный пейзаж завтрашнего мира.

— Не знаю, Чик. Что-то это не по мне.

— Может, хочешь вернуться к Падальщику Джо. Будете оба глодать мой труп.

— Я этого не предлагаю.

— Я принял тяжелый удар по голове за нас обоих, Бад. За нас обоих.

— Знаю.

— Не забывай.

— Никогда.

— Мы команда.

— Да.

— Это проницание будущего комедии.

— Точно, — соглашается Мадд.

— Неинтересно, что такое «проницание»?

— Не очень, — говорит Мадд.

— Слушай, Бад, — говорит Моллой, — комедия не иначе как философское, концептуальное явление. Что-то кажется смешным потому, что неправильно. Неправильность возможно оценить только при развитом ощущении правильности. Чтобы можно было нарушать ожидания. Собака не думает, что человек, поскользнувшийся на банановой кожуре, — это смешно, потому что у собаки нет ожидания, что человек не должен поскальзываться на банановой кожуре. Конечно, в этом отношении собака мудрее человека, но и глупее.

— Точно, — говорит Бад. — Вроде понимаю.

— Моя травма головы привела к некоторой перестройке личности.

— Это я вижу.

— К лучшему.

— Да.

Глупо — или, возможно, самонадеянно, — я не потрудился проверить, существуют ли Мадд и Моллой на самом деле, ошибочно полагая, что они — плод воспаленного воображения Инго. Из-за исчерпывающего исследования для монографии «Я медленно обернулся: истинный хоррор, считавшийся юмором в Америке XX века» я начал верить, что знаком со всеми исполнителями, даже малоизвестными, в зловещем жанре физических травм и душевной боли, известном как комедия. Спроси меня, и я выдам полные регалии, даты рождения, даты смерти и имена детей каждого позабытого третьеразрядного второго безумца. Людей вроде Бобби Барбера или Марти Мэя. В моем представлении Мадд и Моллой не существовали. Но ранее этим днем я был в Комедийной библиотеке Мухвака в квартале Джоуи Рамона рядом со 2-й авеню, просто чтобы погреться и потрепаться с моим любимым библиотекарем Пухликом Вермишелли, который играл роли второго плана в нескольких комедийных короткометражках пятидесятых (почти всегда в роли воинственного повара).

— Ужасно выглядишь, — сказал он.

— Да уж. Остался без работы. Остался без квартиры. Сплю в кресле. Работаю над невозможным проектом.

— Спальное кресло?

— Именно.

— Знакомо. А что за проект?

Я немного рассказал об утраченном фильме, потом упомянул Мадда и Моллоя.

— А я их помню, — сказал Пухлик.

— Погоди. Что?

— Мадд и Моллой. А то. Очень странный дуэт. Два Эбботта, да? Так их прозвал Уинчелл[108] после несчастного случая?

Я потерял дар речи.

— Ага. Они самые, — выдавил я.

— Впрочем, никогда их не видел. Просто время от времени доходили слухи. Они вечно гастролировали по захолустью. Прозябали. По-моему, в какой-то момент просто исчезли, — сказал Пухлик.

— Ты никогда не слышал, что на их жизнь покушались Эбботт и Костелло?

Пухлик рассмеялся.

— Впервые слышу. Само по себе как комедия.

Я спросил, не поищет ли он упоминания о них в книгах. Он кивнул и ушел, вернулся где-то спустя час.

— Пока что немного. Нашел вот что.

Протянул мне рецензию на представление «Жесткая посадочка» из арканзасской газеты 1950 года.

Потом добавил:

— И, конечно, снимались в том фильме.

— «Идут два славных малых»? Но ведь они так и не досняли…

— Нет. Киношка с Мэндрю Мэнвиллом.

— Великан Мэндрю Мэнвилл существует?

— Эм-м. Нет. Чего? Существует звезда комедийного амплуа Мэндрю Мэнвилл. Существовал. Что значит — «великан»?

— Господи.

— Что?

— Слушай, у вас есть свободный компьютер?

Я сел в кабинку и изучил страницу Мэндрю Мэнвилла на IMDB. Пятьдесят три фильма. Некоторые упоминались в кино Инго, но в реальном мире я не слышал ни одного названия. Мэнвилл был женат на Бетти Пейдж. Черт возьми. Я же знаю все о Бетти Пейдж, писал монографию о фотографе Ирвинге Клоу под названием «От Клоу до Ричардсона: белые комнаты и ужас сексуального подчинения в фотографии». Так что знаю о Пейдж все, что только можно знать, и уж точно — ее трех мужей. Джо Ди Маджо. Артур Миллер