Мриганаяни - [11]

Время шло незаметно. Солнце уже стояло прямо над головой, но это не беспокоило крестьян: они веселились в тени огромного баньяна[21], чудом уцелевшего во время вражеских нашествий.

И всё же на пустой желудок нельзя долго предаваться веселью: голод заставил людей разойтись по домам.

Жрец остался очень доволен праздником и сказал на прощанье:

— Бог даровал нам этот добрый день. Пусть же отныне и впредь обильным будет урожай, да ниспошлёт вам небо много скота, молока и масла, много золота и серебра. Вы восстановите свой храм! Пусть станет он снова таким, как прежде! И как прежде, вы будете совершать в нём молебствия, устраивать танцы, хороводы и игры в честь Кришны! Тогда мы ещё веселее справим холи, а я раздам много подарков!

Воодушевлённые этим напутствием, крестьяне вернулись в деревню, забыв прежние невзгоды, готовые к любым ударам судьбы.

3

К вечеру крестьяне стали собираться в поле. Теперь, когда урожай почти созрел, надо было охранять его от зверей. Поля, вернее, крохотные участки земли, были разбросаны в разных местах и отделены одно от другого холмами и лесами. Разделяли их и те земли, которые крестьяне не смогли поднять. Много хорошей, пахотной земли осталось невозделанной, — теперь на ней зеленел молодой лесок.

У Атала и Нинни тоже было своё поле. Они жили одни: их родители погибли во время вражеского нашествия. Атал любил сестру и делал всё, чтобы она была счастлива.

Когда Сикандар напал на княжество, они вместе со всеми ушли в лес. Жизнь, полная невзгод и лишений, не прошла для юноши бесследно. Лицо его стало мужественным, даже чуть грубоватым, а длинные волосы придавали ему суровость. Над верхней губой уже пробился пушок. Атал был стройным и рослым.

Заметив, что браг устал за день и ему не хочется идти охранять ноле, Нинни предложила:

— Оставайся дома, поспи: я пойду вместо тебя.

— Ну, нет! Ты ведь тоже устала.

— Что ты, ни капельки! Не беспокойся: я не усну.

— А если я и завтра устану? Ты снова пойдёшь ночью в поле?

— Да, пойду! А почему ты завтра устанешь? — удивлённо спросила Нинни.

— Потому что завтра — второй день праздника, и мы снова будем веселиться.

— Тогда в поле пойду я.

— А вдруг задремлешь? Придут олени или антилопы, а может, дикие буйволы и кабаны, что будет с нашим полем? Всё разорят дочиста!

— Тебе будто не спится. Тогда пойдём вместе и будем сторожить по очереди. Так надёжней.

— Ладно!

Атал взял с собой меч, лук, колчан, полный стрел, и они отправились в путь. Придя на иоле, залезли на мачан[22]. Когда стемнело, Атал уснул. Нинни же бодрствовала, положив рядом с собой лук со стрелами и меч.

Взошла луна и осветила землю своим призрачным голубоватым светом.

Отовсюду слышались громкие возгласы крестьян, — они кричали, чтобы отпугнуть зверей.

Подул холодный ветер и стал раскачивать деревья. Пинии укуталась в толстое одеяло, а вторым одеялом осторожно укрыла брата.

В полночь на дальних полях всё стихло, да и с соседних полей всё реже и реже доносились крики крестьян. Луна светила так ярко, что было видно далеко вокруг. У Нинни слипались глаза, но она изо всех сил боролась со сном. Зашумит ветер в кустах, а ей кажется, что крадётся к полю хищник, — он здесь, он близко. Нинни вся обращалась в слух, а рука тянулась к луку.

«Разбужу-ка я, пожалуй, Атала и хоть немного вздремну, — подумала Нинни, но тут же спохватилась. — Нет, не буду, он так измучился за день! Я меньше устала, как-нибудь продержусь. Останься он дома, я бы и не подумала о сне! Вот только плохо, что глаза слипаются. Как же это я раньше, когда делийский султан осадил Гвалиор и мы прятались в лесу, на горе, могла всю ночь просидеть на дереве и совсем не хотела спать!»

Нинни решительно тряхнула головой, потянулась, протёрла глаза и огляделась, — вокруг всё было спокойно. Нет, она будет гнать от себя сон!

Потом Нинни вспомнила расию, которую пели днём, и пропела её вполголоса, так, чтобы не потревожить брата:

Ты ли, милый, меня разбудил?..

Нинни нравился её собственный голос, нравилось, как она поёт эту песню. Но не успела она закончить, как ей снова показалось, будто но полю бродит не то буйвол, не то кабан. Нинни умолкла и стала внимательно вглядываться в темноту, однако ничего не увидела.

«Опять почудилось!»

С мачана было видно, как струится река, как играют в ней лунные блики. Казалось, в реку падают серебряные покрывала, а лёгкие волны, танцуя и играя, стараются поймать их; покрывала дрожат от порывов ветра.

Журчание реки сливалось с тихим шёпотом колосьев, которые о чём-то переговаривались между собой, а лунный свет ласково гладил их своими нежными пальцами. На листьях сверкали капли росы. В ближнем лесу ветер раскачивал огромные ветви: он будто хотел улететь куда-то, а деревья не пускали его. Время от времени слышались хруст или шорох, пронзительные крики вспугнутых тигром оленей и антилоп.

Нинни знала, что животные далеко, но не успокоилась: ведь буйволы и кабаны подходят тихо, — и ещё внимательней стала следить за полем.

Над мачаном был устроен навес от дождя. Нинни выглянула из-под него и посмотрела на луну. Ресницы у девушки были такими длинными, что касались бровей, а глаза напоминали глаза оленёнка.