Оценивал
книги Виктор Топоров. Саша предупредил меня, что от него мне, возможно,
придется услышать немало горьких слов — репутация у Топорова была устрашающая,
вполне выражающаяся прозвищем “критик с томагавком”. И действительно, то, что
он говорил сначала (о других, впрочем, книгах), вызвало в зале несколько
горестных воплей. Однако, когда он добрался до Уайта с Набоковым, тон разговора
изменился разительно. Он отметил, конечно, дикий ляпсус в начале комментария —
человек пять, знающих по-английски, возились с этим комментарием, и все-таки в
первом его абзаце утверждалось, что “bishop” — это ладья, а не слон. Но о
качестве переводов он отозвался вполне уважительно. Это была победа.
Сухой остаток
Приятно
было бы рассказать теперь о том, сколь разительно переменилась затем моя жизнь.
Нет, она понемногу менялась, но совершенно в иной связи. Несколько времени я
жил в основном переводами, которые заказывал мне Саша. Однако “Северо-Запад”
уже угасал и переводы эти оплачивались, но не издавались. Я ушел с одной
работы, потом с другой, с третьей меня и вовсе уволили. На недолгое время я
пристроился ночным сторожем с уклоном в программирование. Перевел ради куска
хлеба дамский роман — омерзительное занятие — и два детектива. Удивительный
журнал “Новая юность” напечатал уже изданные в другом переводе “Прозрачные
вещи”, а следом “Каббалу” Уайлдера. В Петербурге издался, Сашиными трудами,
перевод Данливи. Подошел к концу очередной период бедности, я начал переводить
техническую документацию в компании “Эрикссон” — низкий ей поклон, потому что
без этих заработков я “Аду” так никогда бы и не закончил. Я стал членом
международного Набоковского общества — звучит красиво, но дело, в сущности,
нехитрое, достаточно подписаться на его выходящий два раза в год журнал.
Опять-таки вослед другому переводу, еще лежавшему на прилавках, вышла “Ада” —
за что следует поклониться рискнувшим на такой шаг Ирме Мамаладзе и Айдеру
Куркчи, первым и последним пока моим московским издателям. Я перевел еще
кое-что и сейчас перевожу нечто давным-давно лелеемое, листов эдак на
девяносто. Похоже, жизнь сложилась счастливо. Интересно, что будет дальше.
