Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика - [52]

Однако, в отличие от своих толерантных домовых, сама московская вселенная писателя Полякова отнюдь не бездейственная. И её активность отнюдь не ограничивается тем самым скоблением в молодые сердца, о котором я писал выше. Да, она или проникает в соискателя её милостей, делая того своим достойным слугой, или же оставляет вместо себя тоскливую пустоту неудачникам, но в случае, если кто-то пытается покорить её грубо и бесцеремонно, она может стать безжалостной. В прозе Полякова этот конфликт показан с разных сторон, но он всегда есть, хоть порой и осознанно отведён на второй план. В первую очередь в связи с этим вспоминается повесть «Небо падших». Любопытно, что начинается действие не в Москве, а в Петербурге, в купе поезда, в нём два героя. Одному из них, из той самой породы застенчивых москвичей, отведена роль слушателя, второму, «крутому» бизнесмену Павлу Шарманову, – рассказчика и одновременно главного действующего лица разворачивающейся в его монологе истории. Он типичный покоритель Москвы, из тех, кто считает, что в Москве деньги лежат под ногами, и только высоколобые, избалованные и чувствительные москвичи могут их не замечать. Вот как он говорит о начале своего восхождения к бизнес-вершинам:

А вечером, натолкав в сумку учебники и конспекты, я побегу на Ходынку – сторожить авиационный музей под открытым небом. «А что там сторожить?» – спросите вы. Понятное дело, первый сверхзвуковой истребитель на себе не утащишь, и даже отвинчивать нечего – всё, что можно, уже открутили. Главная задача – не допустить превращения вертолётных кабин в сортиры, потому что стремление нагадить в любом плохо освещённом замкнутом пространстве – видовая особенность человека разумного. За это мне полагалось сорок рублей в месяц. А ещё в нехолодное время года за пятёрку можно было в большой грузовой вертолёт пустить бездомную парочку – покувыркаться на брезенте, постеленном поверх вороха пахнущего бензином московского сена. Плюс повышенная стипендия. Я был отличником. Почти отличником. Если сложить всё вместе, то выходило совсем неплохо. А иначе иногороднему студенту в Москве не прожить.

Заметьте, Поляков снова верен себе в подробностях московской топографии. Ходынка – далеко не рядовое для Москвы место. А для повести она один из многочисленных символов. Коммерческая биография героя, начавшаяся на пропитанном кровью поле, в итоге кроваво и заканчивается. Шарманов покоряет Москву во всём. Женится на москвичке, становится хозяином города и жизни, мастерски проходит между всех рифов опасного времени. Всё? Москва отдалась ему? Не тут-то было. Она просто затаилась, чтобы присмотреться, а потом, почуяв предателя, исторгла. В чём Шарманов предал Москву? Во-первых, он предал свою жену, променяв её на роковую красавицу Катерину, во-вторых, предал её патриархальность, пристрастившись к западным излишествам, в-третьих, он не разглядел, что в Кате столица предложила ему не себя, а красивую подделку, копию венецианского изготовления (героиня родилась в Венеции), и когда он в ярости разбил эту хрупкую статуэтку, она в отместку расправилась с ним. (В финале повести герой погибает от рук конкурентов.) Мотив отторжения Москвой тех, кто не принимает её правила и пытается навязать свои, звучит в «Небе падших» очень пронзительно и с нескончаемой суровой правотой. В «Козлёнке в молоке» он инструментован мягче, но всё равно остаётся лейтмотивно тем же. По сути, Виктор Акашин хоть и парадоксальным, не совсем самостоятельным образом, но так же вероломно пытается навязать Москве своё, абсурдное, беспардонное. И Москва так же абсурдно и не церемонясь отвечает ему, перемешав судьбы всех, кто связан с ним по роману, столь же хаотично, как гадалка колоду карт перед гаданием.

Москва в произведениях Юрия Полякова – город хоть и величественно неторопливый, но проживающий насыщенную, полную изменений, иногда и фатальных, безмерную во временной перспективе жизнь. Писатель очень остро чувствует: архитектурно-ментальная одиссея его города находится в постоянном внутреннем конфликте из-за того, что его пытаются изменить, нарушить что-то в нём, а он с переменным успехом сопротивляется, оставаясь при этом прекрасным независимо от новых отметин на своём измученном теле.

Москва для Полякова прекрасна, как женщина. И в том нет ничего вечно бабьего, того, что иные культурологи любят приписывать отечественному миросозерцанию. Нет и прямого обожествления. Для творческого метода писателя характерна многослойная прозрачность. Его тексты никогда не выглядят утяжелёнными, перегруженными смыслами и подтекстами, но в то же время самих этих смыслов и подтекстов достаточно много. Просто выстроены они в строгом соответствии, в гармонии и не мешают, не путают читателя, а создают должные объём и глубину. Так и отношение Полякова к Москве как к женщине включает себя весь чувственный спектр отношения мужчины к противоположному началу. Присутствует и нежная влюблённость, как в «Грибном царе», когда восхищённая нежность автора к городу контрапунктно поддерживает лирическую историю героев.

Они свернули в переулок. Шёл игольчатый искрящийся снег. Москва была совершенно безлюдная, пустая, словно огромный ночной склад. На запорошенном тротуаре виднелись только их следы, пятившиеся и терявшиеся за поворотом. Казалось, в городе больше никого нет и никогда не было.