Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика - [54]

– Не плачь! Видишь, я без ног, а не плачу!

– Я боюсь!

– Не бойся. Я тебя схороню!

– Но я не хочу прятаться. Я эскейпер…

– Да какой ты, к едреням, эскейпер! Тележку-то мою зачем разломал? Ну ладно, я тебя простил. Прыгай! – Витенька подставил бугристую ладонь с мозолями, похожими на вросшие в почву сердоликовые валуны.

– А куда ты меня спрячешь?

– А вот куда…

Витенька быстро сжал пальцы, словно поймал пролетавшего мимо невидимого ангела, и поднёс кулак к уху. На тыльной стороне ладони Башмаков увидел огромную синюю наколку: «ТРУД».

– Прыгай, не бойся! Всё равно ты никуда не убежишь, а я спрячу. Тебе у меня здесь хорошо будет, как у мамки. Никто не найдёт…

Спешно оставивший Москву герой «Козлёнка в молоке» наказан за бегство тем, что город злобно меняет обличье, словно мстя ему за то, что он его бросил, и только когда вернувшийся беглец проходит череду испытаний, город возвращает ему его любовь и себя.

Описание города у Полякова проникнуто подлинной поэзий. Эта поэзия не в красивости, а в точности и лаконичности слов, в безошибочности угаданной атмосферы. Вот фрагмент того же «Козлёнка в молоке»:

На улице я зажмурился от солнца и вдохнул неизъяснимый воздух раннего московского лета, настоянный на свежей тополиной листве, выхлопных газах и сырых подвальных сквозняках. Так бывало в детстве, когда после долгого гриппа в первый раз выходишь из дому, чтобы отправиться в поликлинику. А друзья за время твоей болезни даже немного подросли…

Лирический тон здесь не в размягчённости, а в узнаваемости городского воздуха, запаха, вкуса. Повесть «Работа над ошибками» буквально пропитана Москвой, её атмосферой. По этой повести можно изучать Москву тех лет, ту Москву, которая уже никогда не вернётся. Москва во времени, в неизбежных изменениях проанализирована Поляковым досконально. Что называется, и по диагонали, и по вертикали. Москва его ранних повестей элегична, спокойна, патриархальна, затем город изменяется, ощеривается, обрастает новыми подробностями, чаще неприглядными. Но вся его мимикрия – это лишь внешнее, писатель проносит через все книги веру – столицу империи невозможно погубить, она – вечный город, и в последнем по времени написания романе «Гипсовый трубач» мы чувствуем, как сам автор постепенно примиряется с изменённым обликом первопрестольной, наблюдая его не как данность, а как шаг, ступень в бесконечном движении.

Для меня важным является то, как Поляков показывает Москву советских лет. Современные писатели за идеологизированностью и ангажированностью, а порой просто за скудостью художественного окоёма вырывают из тех лет картину очередей в продовольственные магазины, унылого обихода, всеобщей апатии. Поляков находит для Москвы 70–80-х годов иные тона, он чувствует вживлённые в город коды эпохи, ощущает его скрытую силу и невозмутимую готовность к романтическому подвигу. Всё тревожное и негативное, что происходит в городе его юности, есть следствие не органического зла, а скорее наивных заблуждений и духовной торопливости. Москва у Полякова не навязывает свою византийскую эклектику, а предлагает сжиться с ней читателю, преодолеть скепсис по отношению к ней, а все её градостроительные и политические выверты воспринимать как капризы близкого человека. На этой основе вырастает идея Москвы как имперской культурной столицы. Она не в давящем и всепоглощающем величии, а в первичности вязи её топографии и узорчатой красоте мягкого доминирования, в притягательности ландшафтов, пейзажей и завораживающей поэтичности.

Я возьму на себя смелость предложить читателю поразмышлять над природой стиля прозы Юрия Полякова. Его стиль – это зеркало гуманитарных установок москвича, стремящегося к постоянному развитию. К развитию, основанному не на толчках и прорывах, а на накоплении эстетического капитала и вложении его в нечто формально замкнутое, в рамки художественной формы. Ещё отмечаемая Есениным «московская вязь» («я люблю этот город вязевый») словно с московской карты перенеслась на страницы книг Полякова, и по этой вязи можно бродить хоть с закрытыми глазами. Никогда не заблудишься… Почему? Да потому что литературная интуиция тогда хороша, когда развивает интуицию у читателя. А те, кто живёт в Москве, скоро понимают: без интуиции, без предвидения этот город не понять и не сродниться с ним по-настоящему. В том, чтобы стать москвичом не по факту, а по общей с городом кровеносной системе, лучшего помощника, чем Юрий Поляков, не сыщешь.

Последним штрихом в понимании творчества Юрия Полякова как ментально-московского является его поэзия. В его Московской вселенной – это своеобразная «вишенка на торте». Это то, что довершает его московский творческий портрет. Не удержусь, чтобы не процитировать одно из его московских стихотворений целиком:

Московская юность

Ещё ты спишь, рассыпав косы,

Любимая…

Но мне пора!

Я выхожу в открытый космос

Из крупноблочного двора

И улыбаюсь сквозь зевоту

Всему, чего коснётся взгляд:

Вокруг меня компатриоты,

Подобно спутникам, летят,

С часами суету сверяя,

Гремя газетой на ветру,

Докуривая и ныряя

В метро, как в чёрную дыру.

Тоннель из тьмы и света соткан,