Мой волшебный фонарь - [18]

— Идем, — подтолкнула меня Мирка и громко сказала: — Нужно быть солидарной!

В ее словах была горечь. Я перестала колебаться.

— Я и буду солидарна — с тобой. И никуда не пойду!

— Сама видишь, какая может быть солидарность, когда речь идет об одном человеке, — сказала тогда Мирка. — Существует только солидарность с толпой. Я пошла.

Толпа уже докатилась до конца коридора. Я, кажется, впервые в жизни возненавидела и Ясека, и Малгосю, и Глендзена — хотя он, в общем-то, неплохой парень, — и Иську, и Люсю, и Владека, всех возненавидела за те ужасные слова, которые вырвались у Мирки Трачик. Потому что солидарность с одним человеком все-таки существует. Должна существовать: чего бы стоили без нее любовь, дружба, товарищество? Жаль только, все это так сложно, можно в два счета запутаться, как в лабиринте. Может быть, я рассуждаю очень глупо, но мне кажется, быть солидарным — это значит поддерживать человека во всем хорошем и удерживать от дурного. К сожалению, я не могла этого сказать Мирке, потому что такие слова похожи на напечатанное крупным шрифтом изречение в учебнике для второго класса. Или еще того хуже. Но все-таки мне удалось уговорить Мирку остаться.

Мы сели за первую нарту. Тоскливо нам было, хоть плачь. А географичка не пришла. Должно быть, она из окна учительской увидела, как весь наш класс солидарно вылетел из школы в направлении цирка. И ей в голову не пришло, что кто-то мог отколоться и остался. Ну скажи, красиво это с ее стороны?

* * *

Агата закончила свой рассказ. Я молчала. Перед глазами у меня стояла бедная Мирка Трачик с сумкой через плечо, уныло взирающая на ревущих одноклассников. Столь же отчетливо я видела и Агату, взобравшуюся на скамейку, и Ясека, ковыряющего в замке отмычкой. И в ту минуту, когда я представила себе Ясека, меня вдруг охватил панический ужас. Нет, я не ослышалась. Агата ясно сказала: «Ясек пытался открыть замок отмычкой!»

— Откуда у него отмычка?! — крикнула я.

Агата, не отрываясь от своего шарфа, спокойно сказала:

— Сделал на занятиях по труду.

— И учитель ему позволил?

— Учитель тогда болел. Нам разрешили делать что кому вздумается. Ясек выбрал отмычку.

— Твой родной брат таскает в кармане отмычку, а тебе хоть бы что! Ты считаешь это в порядке вещей?

— А что в этом плохого? Отмычка сплошь да рядом бывает нужна. Ты не представляешь, сколько раз мы с ее помощью попадали домой, — сообщила Агата, не переставая работать спицами. — Мы с Ясеком вечно забываем ключи.

— Отмычку изобрели воры. В один прекрасный день кто-нибудь ее увидит и с полным основанием назовет Ясека воришкой!

— Воры, говоришь? — удивилась Агата. — В таком случае я начинаю испытывать к этой братии уважение. Вор, который изобрел отмычку, заслуживает избрания в почетные члены общества рационализаторов!

— Хватит молоть чепуху! — рявкнула я в отчаянии от легкомыслия своей сестры. — Мало того, что этот болван связался с какой-то шайкой, он еще обзавелся отмычкой.

— Ах, ты вой о чем… — наконец спустилась на землю Агата. — Ой! — испуганно воскликнула она. — Знаешь, это и в самом деле ужасно!..

И тут мы услышали, как открывается входная дверь, и сразу же вслед за тем что-то с грохотом упало на пол. Это в дом вошел Ясек. Агата отложила вязанье и сунула руку в карман.

— Ключи у меня… — беззвучно произнесла она. — Этот подонок открыл замок отмычкой!

— Ясек! — позвала я.

— С Круликом полный порядок, — сообщил он прямо с порога. — Еще на стакан газировки хватило.

Я молчала, не зная, с чего начать. То ли с Груши и Робин Гуда, то ли с отмычки. Гнев и возмущение не позволяли мне сосредоточиться.

— Ясенька, — сказала я ангельским голосом, — сядь, пожалуйста, возле меня.

Ясек сел. Я постаралась изобразить на своем лице безмятежную улыбку — так, наверно, улыбаются своим пациентам врачи-психиатры.

— Не можешь ли ты мне сказать, что такое Груша?

— Фрукт, — ответил мой брат с выражением безграничного удивления на физиономии. — А почему ты спрашиваешь?

— Не что такое, а кто такой? — уточнила я. — Тебе звонила какая-то Груша.

— А-а-а! — радостно воскликнул Ясек. — Груша! Мацек Груша!

— Не знаю, может быть, и Мацек. Он сказал, чтобы ты не беспокоился, портки для Робин Гуда будут.

— А я не беспокоюсь. И не думал даже! Я знал, что он их раздобудет. Мацек что угодно из-под земли достанет.

— Не можешь ли ты мне сказать, Ясенька… — начала было я, но Ясек внезапно меня перебил:

— Чего это ты со мной, как с покойником? Вроде только у одра родственники начинают так сюсюкать. И вообще, хорошо покойничкам! Пока не помрешь, никто ведь тебя по-настоящему не оценит.

— Что ты плетешь? — возмутилась я.

— Он прав, — вставила свое слово Агата. — Про покойника всегда говорят одно хорошее, даже если раньше ругали на чем свет стоит. В особенности «безутешно скорбят» те, кто при жизни готовы были на беднягу всех собак вешать. А ты слыхала, чтобы кто-нибудь вешал собак на покойников? Я, например, не слыхала.

— Собак на покойников! Ха-ха! — загрохотал Ясек.

Я еле удерживалась, чтобы не разреветься.

— Замолчите! Агата, ты же знаешь, что я хочу серьезно поговорить с Ясеком.

— Тогда не называй его Ясенька! Он этого не выносит, и я его понимаю.