Мой путь в Скапа-Флоу - [25]

Когда я открыл кованую железную дверь, она звякнула. Девушка подняла на меня глаза. Я подошел к ней прямо через газон, протянул ей букет, наклонился и поцеловал её.

От удивления у неё открылся рот, но она ничего не сказала. А я постоял ещё мгновение, затем повернулся, вышел и не оглядываясь быстро пошёл вниз по улице, к вокзалу. На этом моё пребывание в Плауене окончилось. Поезд двинулся дальше, и во второй половине дня я прибыл в Ольсниц.

Трудовой лагерь был размещён в замке, высоко над городком. Ранее это строение служило женской тюрьмой. Окна были ещё зарешёчены, и камеры внутри напоминали ячейки в улье.

Посыльный проводил меня к руководителю лагеря. Мы шли через множество дверей по железному настилу, который дребезжал под нашими ногами. Посыльный постучал и открыл дверь. Навстречу нам поднялся руководитель лагеря.

Лампрехт был высок и сухощав, с жёстким лицом и открытым взглядом.

— Значит, это вы, — сказал он, когда я представился. — Так вы согласны начать рядовым добровольцем?

— Так точно!

Он протянул мне руку.

— Тогда я приветствую вас, Прин, как товарища. Идите к заведующему складом и получите одежду. И скажите, что вы приписаны к колонне «Хундсгрюн»[20].

Ещё раз рукопожатие, и я оказываюсь снаружи.

Я получил свои вещи, старое армейское обмундирование. Затем мне выделили рундук и нары. В колонне нас было около семидесяти человек. Мы размещались в большом, светлом помещении, которое раньше было рабочим залом для заключённых.

Я разместил свои вещи и стал ждать. Колонны были ещё снаружи на работах. Около пяти часов они вернулись. Их было слышно издалека. Они вошли во двор замка и с шумом и рёвом поднялись вверх по лестнице.

Ко мне члены колонны отнеслись настороженно. Маленький, истощённый юноша спросил:

— Ты — корабельный офицер?

— Да, и что?

— Мы давно слышали о том, что к нам такой должен прибыть, — смутился он и спрятался за спинами других.

Я осмотрелся. Почти все они были юношами в возрасте девятнадцати-двадцати лет. Оказалось, что раньше большинство из них выполняли работу ковровщиков на большой фабрике, внизу у вокзала. Они выглядели жалкими и истощёнными, во всех сквозила робость и покорность, какие характерны для людей, которые слишком долго испытывают страх возможной утраты ежедневного хлеба. Они с любопытством поглядывали на меня, но никто ни о чём больше не спрашивал.

Следующим утром, в половине шестого, началась служба. Колонны вышли во двор замка и получили дневной рацион: хлеб, масло, колбасу, кофе и фляжку с тёплым чёрным бульоном, который назывался «потом негра».

После завтрака колонны были разведены на работы, на грузовиках или пешком, смотря по тому, как далеко располагалось место работы. Колонна «Хундсгрюн» шла строем пешком.

Пройдя через Ольсниц, мы двинулись затем по шоссе вдоль долины Эльстер. Недалеко от деревни Хундсгрюн была стройплощадка. Она располагалась на склоне луга, который полого спускался к реке. На реке дребезжала водяная мельница, а с другой стороны над нами вплоть до гребня горы тянулся лес.

В наше задание входил дренаж болотистого луга. Я должен был вырубать дёрн и затем копать узкую канаву глубиной полтора метра.

С одиннадцати до двенадцати — обеденный перерыв. Мы расселись на стволах поваленных деревьев на краю леса, ели и переговаривались. Затем работа продолжалась до половины третьего. По окончании работы мы построились и отправились в обратную дорогу. В половине пятого состоялся обед, единственная горячая пища за день.

Затем мы были свободны, если только руководителю лагеря не приходило в голову устроить строевые занятия.

Так продолжалось изо дня в день, и я в некоторой степени стал привыкать к новой жизни. Только в свободные вечера и по воскресеньям было тоскливо.

На окружающую природу можно было смотреть только из окон замка. Склоны гор были густо засажены лесом и терялись вдали в его синеватом мерцании. Это выглядело, как если бы высокие зелёные волны тянулись из глубины голубого неба, застыв на мгновенье в своём движении.

Я часто с тоской вспоминал о море…

Однажды поднялся большой переполох: исчез заведующий складом. В его поисках мы обегали весь замок и городок, осмотрели все камеры, но бесполезно: его нигде не было. Наконец мы нашли его в одной из необитаемых камер в левом крыле замка. В этой камере никто не жил с тех пор, как закрылась тюрьма. Когда мы открыли дверь, в нос нам ударил затхлый запах тлена и плесени. Заведующий складом лежал на нарах с газовым шлангом во рту. Чтобы действовать наверняка, он заклеил себе ноздри и углы рта лейкопластырем. Однако смерть далась ему всё же в муках. Его правая рука вцепилась в шею, как будто бы в последнее мгновение он хотел избежать смерти.

Мы вынесли его наружу и вызвали врача. Пытались привести в чувство. Но всё напрасно: он был мёртв и уже начал коченеть.

Почему он сделал это? Вот что было для нас вопросом. «Он заведовал кассой», — сказал кто-то. Кассу тут же подвергли ревизии, но бухгалтерская книга была в порядке, а деньги на месте.

Мы осмотрели его рундук. Связка писем от его девушки, последнее — трёхдневной давности. «Прошло четыре года моего ожидания, — писала она. — Я устала ждать. Ты, наверно, так и не найдёшь себе работу, и до нашей женитьбы я успею состариться…»