С чего все это началось?
Я таким родился?
Я таким стал?
Жизнь меня таким сделала?
* * *
Сижу на лавке. На привокзальной площади. В типичном для среднерусской полосы городке. Похожем на простоквашу. То ли снег, то ли грязь. Осколки неба в лужах на разбитом асфальте. Начинается весна. Это не остановка. Не тупик. Это тоже часть моей Дороги.
* * *
"Кочевничество, номадизм (от греч. nomás, родительный падеж nomádos - кочующий), особая форма хозяйственной деятельности и связанного с ней образа жизни. Термин "Кочевничество" в основном применяется к образу жизни скотоводов аридной (засушливой) зоны, но иногда употребляется и по отношению к более архаическим хозяйственно-культурным типам бродячих охотников и собирателей. Кочевничество возникло в ходе общественного разделения труда, при выделении скотоводства в самостоятельный вид хозяйства". Из Большой Советской Энциклопедии.
* * *
"Раздай имущество свое нищим и иди в Путь свой", - сказано в Евангелии. Раздал почти все свое имущество. Осталось килограмм 20. Не больше. Точно. В самолетах бесплатно можно провозить не более 20 кг личного имущества. Международный стандарт. Палатка, спальник, металлическая посуда, книги кой-какие, карты географические... да, из книг одна-две исторические, остальные - словари и разговорники.
* * *
"Баджо, баджао - этническая группа, проживающая в Малайзии - представляет собой несколько взаимосвязанных групп коренных народов и племён из близлежащих районов. Часто их называют "морскими цыганами", из-за того, что они представляют собой кочевой народ мореплавателей. Хотя со временем всё больше и больше баджо перебираются на сушу. Тем не менее, в некоторых областях, общины семей по-прежнему продолжают кочевой образ жизни, живут на море без питьевой воды и электричества и пристают к берегу только для того, чтобы похоронить своих мертвецов.
Говорят на языках и диалектах баджо (баджао) западно-австронезийской группы австронезийской семьи. Общая численность: 40 тысяч человек". Из Википедии.
* * *
Когда мне нечего сказать о дне сегодняшнем, говорю о прошлом. Той его части, которую хочется вспоминать.
... Она была настолько красива, что чувства ее были ооочень недолговечны. Но она действительно любила меня. Кратко. Хватило мне, чтобы написать свой первый рассказ - до того были попытки рассказов. Спасибо ей. Сейчас она с другим. Очередным другим. В Киеве. А я направляюсь в Душанбе. Надеюсь, буду там через 5 дней.
Пью за отъезд.
Водку.
С людьми, о которых не буду вспоминать в Таджикистане.
Эх, в глазах кисло.
Скорее чем-нибудь закусить.
... мне бы с кредитом на машину разобраться, тогда и об отпуске думать можно. Щас какой Таиланд?! Да я понимаю. У самого на работе дел выше крыши. Путешествия - дело хорошее, но семья, понимаешь, Рыбин, что ты так и будешь всю жизнь без своей семьи? - говорит компания "под огурчики и бутылочку". Чужаки.
Одна меня предала, другая - полюбила... но она была настолько красива, метиска, мама - русская, папа - башкир, что чувства ее были ооочень недолговечны. Однако же с ней мы успели прокочевать через пол-России. Сначала был Томск. Наш Томск. Который мне не забыть до конца жизни. Сколько раз уже писал о нем. Но хочется снова. Может тогда получится забыть.
У томской живописи были свои главные идеологи, главные женщины, главные заслуженные старички. Она была главной девушкой томской живописи. Карандаш в зубах, нога на ногу, черные джинсы, растянутый коричневый свитер, резкие движения - она рисовала меня в мастерской на первом этаже художественного училища. Я изображал цыганского барона - в шляпе, небрит, длинная рубаха не заправлена в серые брюки, расстегнута до серебряного православного крестика. Мы уже жили вместе.
Снег в Городском саду. По ночам. Мы падали в него. Март. Чтобы смотреть на звезды. И тихо, тихо. В четвертом-то часу ночи. Я слушал ее дыхание.
Я слушал ее дыхание, проснувшись первым. Мы обнаженные под ватным одеялом. В сквоте, в легендарном томском сквоте на улице Аркадия Иванова. С названием "Зеленый домик". Символом сквота была открытая ладонь с растопыренными пальцами. На стенах цвели нарисованные ладони, отпечатки ладоней или просто их контуры. Я мучительно отлипал от нее, мягкой, теплой, моей. Одевался и писал на ноутбуке свой первый рассказ. Наши ночные ласки липли к строчкам. Утренний свет падал на строчки слева. Из окна. Оно выходило на улицу Аркадия Иванова. Студенты шагали или скользили - тротуары не чистили - в университет. Черное толстое дерево в пятнах мха. Машин почти не было. И бледно-салатовый куб Томского электромеханического завода, секретный. А к вечеру в сквоте опять собирались музыканты, художники, гашишины, люди-бабочки, осьминоги-киты, проповедники экзистенциальных кризисов, восьмые ноты, непроявленные энергии, оплавленные сопки Тывы...
Оплавленные сопки Тывы и мы делали секс в ее месячные. Грех, конечно. Во многих религиях. После я мылся, окрашивал горный ручей в красное. В ее красное. Расстроенная содеянным, заплаканная, она пыталась стать невидимкой. В нашей палатке. И происходил фестиваль горлового пения. Под тяжелым заглавием "Международный ежегодный". Он не проводится уже года три.
