Мой отец, его свинья и я - [7]

— На таких пишущих машинках, — сказал отец, — рафовцы[1] печатали свои листовки. Вот в чем дело.

Я набила рот конфетами «Мамба» и вспомнила про плакат «Разыскиваются», который видела на вокзале. Люди на этом плакате имели опасный, но и немного печальный вид. «Осторожно, они вооружены!» — предостерегал плакат.

— У пограничников в руках, — рассказывал отец, — были автоматы. Незадолго перед тем кого-то похитили. И когда они увидели эту пишущую машинку… — Отец сделал устрашающую паузу.

Сзади нам посигналили, я посмотрела вперёд. Там уже образовался большой просвет, и зелёный пограничник нетерпеливо махал нам, подзывая. Где же, подумала я, его автомат? Отец проехал вперёд и протянул пограничнику наши паспорта.

— Счастливого пути и приятного пребывания, — сказал тот и улыбнулся.

Отец поехал дальше.

— Это, — сказал он, — какое-то необычайное везение. Ну да, с короткой стрижкой и с ребёнком в машине выглядишь совсем иначе.

Он вздохнул и остановился. Впереди была следующая очередь.

— Папа, — спросила я, — а как же вы тогда доказали, что не террористы?

— Нас попросили, — объяснил отец, — изложить наши политические взгляды. Я сказал: «Что значит политические? Вы имеете в виду революционные?» И тогда нас пропустили.

— Потому что настоящие террористы не такие дураки, чтобы заявлять подобное пограничникам в лицо, — пробормотала мать и отвернулась к окну.

При этом она заметила, что я выбрасываю из машины обёртки «Мамбы».

— Детка, — сказала она, — не делай этого. За тобой кому-то придётся убирать.

— Или, — сказал отец, — нас арестуют, потому что примут эти бумажки за тайные записки. Так сказать, сигналы из капиталистической ФРГ.

Мне стало плохо. Я представила свой портрет на плакате «Разыскиваются».

— А сейчас, — сказал отец, — можешь не удивляться.

— Чему? — спросила я.

— Сейчас, — сказал отец, — под нашей машиной будет ездить тележка с зеркалом. Потом они запустят проволочный щуп в наш бензобак.

— Это, чтобы мы никого не провезли в ГДР контрабандой, — сказала мать.

Мне стало еще хуже. А вдруг, подумала я, отец и в самом деле везёт кого-нибудь контрабандой. Однажды я была с ним в Швейцарии, и он там закупил много табака. На обратном пути таможенник спросил его, есть ли у него что декларировать. «Нет», — сказал отец. «Но всё-таки, — сказал таможенник, — откройте вашу сумку». Отец открыл сумку, а она доверху набита коробками с табаком. «Ой! — ошеломлённо сказал отец, — оказывается, есть что!» — «Вот как!» — сказал таможенник.

Я представила отца на плакате «Разыскиваются».

— Ты, кстати, знаешь, как у нас поднимается заднее сиденье? — спросил отец мать.

— Ну, приблизительно, — сказала мать.

— Однажды, — сказал отец, — нас попросили выйти из машины и поднять сиденье. Ты тогда была совсем маленькая, а машина совсем новенькая.

Поскольку машина была новая, мои родители ещё не знали, как поднимается сиденье.

— А они, конечно, решили, — сказал отец, — что это трюк, и сами его подняли. А там такое…

— Всего накрошено, — сказала мать.

— Хм, — сказал отец.

Между тем перед нами оставалась всего одна машина. Мне стало так дурно, что я больше не могла взять в рот ни одной «Мамбы». Я вспомнила о Микки-Маусах, которые были у меня в рюкзаке. Конечно же, подумала я, они решат, что я хочу провезти их в ГДР контрабандой.

Машина, которая была перед нами, поехала дальше. Отец остановился у будки и сунул туда наши паспорта. Я закрыла глаза. Я почувствовала, как все «Мамбы» из моего желудка медленно тронулись вверх по направлению к горлу.

— Спасибо, и приятного пребывания в Германской Демократической Республике, — услышала я голос с каким-то странным акцентом.

И тогда я распахнула дверь, и меня вырвало рядом с машиной. Когда все «Мамбы» лежали на асфальте, а я снова открыла глаза, я увидела перед собой пару серых ног. Мгновение спустя ко мне протянулась рука с бумажной салфеткой. Я вытерла рот и подняла глаза.

— Ну что, полегчало? — спросил пограничник и улыбнулся мне.

— Да, — сказала я и вернула ему сырую салфетку.

— Опять всё обошлось, — сказал отец, когда мы отъехали от пограничного поста. — Они могли и это принять за ловкий отвлекающий манёвр.

— Он был очень милый, — сказала я и выпила глоток воды, чтобы смыть кислый привкус во рту.

— Ну, — сказал отец, — теперь — то я могу вам признаться: у меня, как бы это сказать, особый статус.

— Какой такой статус? — спросила я.

— Тайного агента! — сказал отец. — Потому и беспрепятственное пересечение границы.

— Ах вон оно что, — сказала я и полезла в карман за упаковкой «Мамбы».

Она была пуста.

VI

Когда мне было двенадцать, отец арендовал свинью.

— Это было спецпредложение, — сказал он, проталкивая свинью в дверь перед собой.

— Нет, — сказала мать.

— Да, — сказал отец, — я добился особых условий. Мы будем платить всего десять марок в месяц!

— Что мы будем делать с этой свиньёй? — спросила мать.

Свинья — это очень практично, объяснил отец, так ему сказал и тот человек, у которого он арендовал свинью. И так дёшево свинью больше нигде не получишь.

— Арендованную свинью, — сказала мать, — нельзя ни заколоть, ни съесть.

— Эта свинья не для еды, — ответил отец, — а для поддержания гармонии в семье.