Мой отец, его свинья и я - [6]

Мы решили на следующий день купить билет и для пенсионера.

Субботним утром мы все четверо были в аэропорту. Пенсионер уложил свой кожаный чемодан и, судя по всему, предвкушал радость от путешествия.

— Я ещё ни разу не был на Мальорке, — то и дело повторял он. — Только на Лансароте, на Тенерифе и на острове Эльба.

— Вот и наверстаете, — сказал отец и подмигнул матери.

В самолёте пенсионер сидел рядом со мной.

— Первым делом сразу же пойдём купаться, — сказал он и помог мне извлечь из целлофановой упаковки пластиковые вилку и нож.

После еды мы с ним играли в морской бой на наших гигиенических пакетах.

Когда на Мальорке мы вышли из самолёта, нас так и обдало тёплым, мягким воздухом.

— Хорошо-то как! — воскликнул пенсионер и быстро зашагал к автобусу.

Я шла позади него и видела, как радостно покачивалась его голова в белом венчике. Эх, знал бы ты, подумала я.

Отдохнув немного в отеле, мы прошлись по местечку и осмотрелись. Там было много баров и кафе, они перемежались лавками, битком набитыми товаром. В них продавались почтовые открытки, ласты, резиновые надувные звери и майки с видами Мальорки. У одного бара отец остановился. На двери было написано: «Здесь говорят и по-испански».

— Хо-хо! — воскликнул отец. — Надо зайти!

Не успели мы опомниться и остановить его, как он уже вошёл внутрь. В баре было очень темно, у стойки сидели черноволосые мужчины и пили пиво. Отец направился к столику посередине. Мы подсели к нему. Мужчины у стойки дружно уставились на нас. Вскоре один из них подошёл к нашему столу, достал блокнот из заднего кармана своих джинсов и сказал:

— Por favor?

Отец глянул на мать. Мать смотрела в стол.

— Una cerveza y tres helados, — сказал пенсионер.

Кельнер пошёл к стойке. Мы с удивлением посмотрели на пенсионера.

— Теле-колледж, — сказал тот.

Кельнер поставил перед пенсионером пиво, а каждый из нас получил по порции шоколадного мороженого.

— Я бы, честно говоря, лучше тоже выпила бы пива, — сказала мать, — но всё равно спасибо.

— De nada, — сказал пенсионер.

Следующие дни мы проводили на пляже. Пенсионер обучал мать и отца испанскому языку. Со мной он строил замки из песка, хотя на пляже это было запрещено.

— Да-да, — говорил он, — нас, немцев, так и тянет построить дом. Нас хлебом не корми.

Мои родители переглянулись.

Вечером, накануне нашего отъезда, мы снова отправились в бар, где говорили и по-испански, и ели там шоколадное мороженое.

— На прощанье, — сказал отец и многозначительно посмотрел на нас.

Я отвернулась.

На обратном пути в отель отец сказал пенсионеру:

— Итак, отъезд завтра в девять! — и подмигнул нам.

Автобус отходил в семь.

Уже улёгшись в кровать, я никак не могла заснуть. Мне было жаль пенсионера. Что с ним будет? Останется на Мальорке один-одинёшенек. Я тихо встала с кровати и прокралась в коридор. Комната пенсионера была через три двери. Я тихонько постучалась к нему. Он не ответил. Я постучалась громче. Никакого движения. Ведь старые люди, подумала я, слышат уже не так хорошо — и нажала на ручку. Дверь открылась. Я вошла и стала на ощупь пробираться к кровати.

— Извините за беспокойство, — сказала я, — но завтра вас здесь бросят.

— Что? — послышалось с кровати.

Это был голос отца. В этот момент зажёгся свет. В дверях комнаты стояла мать.

— Привет, — сказала я. — Я только хотела…

— Я тоже! — сказал отец, сидевший на краю кровати.

Кровать была пуста. И фотографии исчезли с ночного столика. Мать раскрыла шкаф. Там висели только плавки, которые мы купили пенсионеру для пляжа.

— Пенсионер, — сказала мать, — сбежал от нас. Как это бессовестно.

V

В десять я узнала, что мой отец — тайный агент. Мы ехали в Дрезден. Там жила кузина отца.

— Для этого, — объяснил мне отец, — нам придётся пересечь границу. Но бояться тебе нечего, я вас подстрахую.

— Супер, — сказала я.

Пока мы ехали, отец рассказывал о своих прежних переходах через границу. Однажды он ехал из Западного Берлина домой со своими однокурсниками. В багажнике у них было несколько чемоданов, потому что они собирались привезти из дома виноградный джем, яблочное ситро и свежее бельё.

— Пустые чемоданы, — рассказывал отец, — мы вложили один в другой, чтобы они занимали меньше места.

На границе их попросили выйти из машины и открыть багажник.

— Пограничник спрашивает: «Что у вас в чемоданах?», — рассказывал отец, подражая грозному рыку пограничника. — И что я ему отвечаю? — спрашивал он затем.

— Чемоданы, — скучающе сказала мать.

— Чемоданы! — повторил отец. — Чемоданы! Они, разумеется, решили, что их решили провести!

Каково же было их удивление, когда они открыли чемодан и обнаружили в нём другой, а в другом опять чемодан со следующим чемоданом внутри.

— Как в русской матрёшке, ну, вы знаете, что это такое! — сказал отец и засмеялся. Но тут же посерьёзнел. — На обратном пути, — сказал он, понизив голос, — нас приняли за террористов, причём западные пограничники.

— Из-за виноградного джема? — спросила мать.

— Из-за дедушкиной старой пишущей машинки, — сказал отец и таинственно посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

Между тем мы доехали до хвоста длинной автомобильной очереди. Отец остановил машину. Мы оказались рядом со смотровыми вышками, на которых были закреплены прожекторы, как на футбольном стадионе. Мне стало от этого всего ещё страшнее. Я жевала одну за другой конфеты «Мамба», а бумажки выбрасывала за стекло.