Мой лучший друг - [8]

«Делфин»! Сколько досады, смеха и горечи принесло мне это чудище! И еще принесет, наверно, Санька, Санька! Я простил тебя, что мне на тебя сердиться, коль сам был глуп. Настоящий-то дельфин жил у меня в воображении. И скоро я увижу его наяву.

Дождь к утру кончился. В ярком, омытом небе встало чистое солнце, осветив огромную синюю бухту в кольце белых сопок. Перед бухтой раскинулся городок. Он несколькими ступенями поднимался в сопки, за ними уходили в небо три исполинские горы с четко очерченными ребрами и провалами. Вулканы. Они были далеко от города, потому что вдали виднелись поселки, поля, лесные островки. Но вулканы были так велики, что казались рядом.

На высокой набережной, по самому краю обрыва, росли рябины. Ветерок раскачивал их кроны, и казалось, что это земля машет зелено-красными платками уходящим в море кораблям.

Управление флота находилось здесь же, над портом. Я сдал документы и получил направление на плавбазу «Чукотка».

«Она заметная, — сказали мне. — Майнайся на пирс, там найдешь».

Я шел по набережной над портом, разглядывая корабли: большие и малые, неуклюжие и стройные, потрепанные — только что из рейса, и прихорошенные — готовые к отплытию. Они стояли в тесноте, кормой к причалу. Внимание мое привлек большой корабль с гордой осанкой и белоснежной надстройкой. По сравнению с ним все другие суда казались какими-то тусклыми, надсаженными работой. А как умело был подобран цвет борта — не серо-шаровый, как на военных кораблях, не зеленый, как на пассажирских лайнерах, и уж не пепельно-грязный, как на грузовых. Корпус корабля был цвета морской волны, просвеченной солнцем.

Хотелось, чтобы корабль этот был «Чукоткой». И жалко было обмануться.

«Молодец, боцман!» — похвалил я мысленно хозяина палубы. Он представился мне высоким, светлым и веселым, чем-то неуловимо похожим на свой корабль. И еще похожим на того морячка из детства.

Не спуская глаз с белой надстройки, я сбежал по высокой лестнице в порт. Подошел к судну. Так и есть, «Чукотка».

На палубе было пусто. Но на ботдеке я увидел рыжего широкогрудого моряка в тельняшке и брезентовых штанах. Он ползал под шлюпкой. Драил, что ли, — с главной палубы мне было не видать. Свой брат, матрос, значит. Надо разведать насчет боцмана и первому представиться ему. Таков обычай. Я поднялся на ботдек. Парень на четвереньках ползал по шлюпочной палубе, подбирал мокрые, пожелтевшие окурки. Ничего себе, приятное занятие.

«Слышь, где боцмана найти?»

Парень, дымя папиросой, стрельнул прищуренным глазом и не ответил. Подошел к открытому иллюминатору напротив шлюпки, засунул туда руки и высыпал в каюту пригоршню окурков. «Ничего себе, порядочки!» — изумился я.

Из иллюминатора вынырнуло помятое, разъяренное лицо, но тут же на нем изобразилось смущение.

«Извини. Вчера кореша сидели и девчонки. Ну и кто-то вывалил пепельницу на палубу. Сам понимаешь, сухопутные…»

«Бывает, — безразличным тоном протянул рыжий. — В другой раз я заставлю тебя самого ползать».

Взглядом, в котором еще не погас злой огонек, он впился в меня. И я сразу понял, что передо мною боцман. Кто еще так по-хозяйски может блюсти порядок. Тяжелый, наверно, человек. Я тоже разглядывал его. Рыжий, заросший, глаза злые, зеленые. На правой щеке от уха до подбородка розовый рубец толщиною в палец. При такой бандитской роже еще серьгу в ухо — и классический боцман готов.

Он не спросил, кто я, откуда, сам не назвался.

«Так. Ставь шмутки в кубрик номер два и… — он перевел взгляд с моего чемодана на околошлюпочное пространство. — Ботдек драить, чтоб служба раем не казалась».

Прижег потухшую папиросу, поинтересовался:

«Роба есть? Ну, зайдешь, получишь».

«Надо еще старпому представиться, — напомнил я. — Может, вы отведете?»

«Не-ет. Валяй сам. — Боцман скользнул по мне взглядом. — После мореходки?»

Я кивнул.

«Оно и видно: устав вызубрил. Но учти, здесь не представляться надо, а вкалывать».

Все-таки я сходил к старпому, отдал направление. А придя в кубрик, увидел у дверей новые грубые башмаки, связанные сыромятными шнурками. Таким башмакам век не будет износу. На верхней койке красовалась холщовая роба.

Снял я курсантскую парадную форму и влез в эту робу, словно лошадь в хомут.

Через несколько дней, в конце августа, «Чукотка» вышла в Охотское море. Все ее палубы были загружены бочкотарой. Гора новеньких желтых бочек высилась на корме, на вертолетной площадке. Плавбаза от такого груза точно раздалась.

Как только покинули ворота бухты и утихла предотходная суета, меня вызвали к старпому.

Он поднялся навстречу, стиснул руку.

— Понимаешь, закрутился я, и когда направление брал, даже не взглянул, откуда ты, — сказал он, усаживая меня в кресло. — Оказывается, одно училище нас вскормило.

Заложив руки за спину, старпом возбужденно расхаживал по каюте. Черноволосый, в черном распахнутом пиджаке и белой рубашке, он походил сейчас на большетелого пингвина.

— Ну, познакомился с Камчаткой? — спросил старпом. И не дав ответить, добавил: — Поди, на берегу обещали ждать, а? Наши ребятки даром времени не теряют.

Я не стал возражать. Кто поверит, что выпускник Одесской мореходки так и не познакомился ни с одной девчонкой на берегу?