Мой лучший друг - [6]

Работа не останавливалась ни на минуту, потому что вокруг «Чукотки» плясали и плясали на зыби седые, обледенелые малыши-кораблики.

Мимоходом по дороге в матросскую столовую помполит пожал нам руки.

— Ну, Иван, хочу видеть тебя в этом году штурманом!

— Спасибо, Александр Иваныч! — сказал я.

С первых дней на «Чукотке» я проникся уважением к этому грузноватому, добродушному дядьке.

Рассказывали, когда он появился на «Чукотке» несколько лет назад, его встретили с недоверием. Пожилой, сухопутного вида человек. Что он знает о море? В разговорах подпускали колючие шпильки, задавали каверзные вопросы из морской жизни. Александр Иванович лишь добродушно посмеивался. А однажды, в День Победы, он появился на торжественном собрании, и все ахнули: на груди помполита — сияние наград. Оказывается, он двадцать лет прослужил на подводных лодках, всю войну на них прошел…

В матросской столовой был праздничный ужин. Мы с палубы видели, как из ее дверей вывалили парни в белых рубахах. Покурили, прохладились и исчезли. Все, как в настоящем клубе.

Когда у нас выдалась минутка, мы, не раздеваясь, забежали на ют, нырнули в темный коридор, наполненный запахами кухни.

В просторной столовой было пусто. Одиноко стояла тощая елка с несколькими блестящими игрушками.

Боцман метнулся в раздаточную. Появилась буфетчица Лида с чуть припухшими от сна глазами. Выставила нам по бутылке сухого вина, отвалила по куску холодного пирога с рыбой.

Но только успели сесть, прибежал рулевой, которого я меняю.

— Боцмана — на палубу! — крикнул он. Мы вслед за Палагиным торопливо опорожнили кружки и поднялись.

В четыре утра я снова принял вахту. После палубы это вроде отдыха. Странное дело: всю ночь крутился, как белка в колесе, а спать совсем не хотелось.

Старпом тоже не отдыхал перед вахтой. Он появился в расстегнутой белой рубашке, в распахнутом полушубке. Второй штурман сдал ему вахту и, счастливый, закатился праздновать. А старпом взял мегафон и вышел на крыло мостика следить за швартовкой.

— Ох и зыбайло! — воскликнул он и поежился.

В окно было видно, как, точно ванек-встанек, резко валяло траулеры с боку на бок; было слышно, как скрипели огромные резиновые кранцы, когда волна наваливала кораблик на борт «Чукотки».

Противно ныли антенны. Палубу «Чукотки» то и дело заливало красным светом: это над нашим бортом высовывались клотиковые фонари траулеров, вскинутых подкатившей волной. Далеко внизу рыбацкие кораблики, глубоко сидевшие в воде, не успевали отыгрываться на волне, и их то и дело заливало. Под светом прожекторов было видно, как от носа к средней надстройке ходила, клубясь, вода и не успевала выливаться в шпигаты.

Видимо, как ни торопись, всех принять не удастся.

В рубку ввалился Палагин.

— Может, хватит? — он шумно втянул воздух расхлюпавшимся носом, похлопал себя по карманам и спросил тихонько: — Закурить найдется?

Я протянул ему пачку.

Старпом поглядел на палубу, озаряемую красным тревожным светом. И, убей меня бог, если я уже не знал, что он не согласится с боцманом. Вот уже четвертый месяц я здесь и ни разу не слышал, чтобы мнения у них совпадали. И точно.

— Пока будем принимать, а то хай подымут.

Боцман пристально поглядел на Синельникова. Тот недовольно передернул плечами.

— Ну, давай, давай, раскурился… Отгоняй «Сокола». А потом сразу же гони «Альбатроса». Да гляди, чтоб никто за борт не сыграл.

Синельников взял микрофон.

— Кто там за «Соколом» — подходите! — объявил он.

— Как бы не наломать дров, — пробурчал Палагин и, запахнув плотней короткие полы стеганки, ушел на палубу.

Видно было, как на «Альбатрос» поплыла, раскачиваясь, железная сетка, и в ней, крепко ухватившись за строп, гроздью висели матросы. Сетка рывками спускалась вниз и села на палубу неудачно. Траулер начал вздыматься. Лебедчик не успел остановить сетку, и она тяжело шлепнулась на палубу.

Старпом перевел дух, когда увидел, что никто не пострадал. Парни живехонько вскочили и кинулись в среднюю надстройку, потому что нос траулера уже зарылся в волну, и вода с полубака раскатывалась по палубе.

«Альбатрос» отошел.

И пока возились по левому борту со швартовыми концами, с правой стороны раздался удар. Что-то затрещало. Синельникова как ветром выдуло наружу, а я в распахнутую дверь увидел, что от «Чукотки» отваливался «Сокол»: из-под его днища вырвались кранцы, и швартовые концы в руку толщиной, напрягаясь, зазвенели струнами.

Капитан «Сокола» с крыла мостика растерянно глядел на помятые шлюпки, которые завалило далеко назад.

Боцман скинул на борт швартовый конец, просигналил парням на корму, чтоб и там освободили кнехты, и, перегнувшись через борт, заорал:

— Уходите!

Траулер медленно прошел мимо «Чукотки», подпрыгивая на волнах.

— Все в норме. Не беспокойтесь, Павел Петрович, — ожил радиотелефон.

В рубке старпом торопливо пыхал сигаретой и как заводной метался от одной двери к другой.

— Все в норме… — бормотал он и взглядывал в окно на траулер. — А может, у него корпус того… И надо же, из-за каких-то паршивых елок…

Появился боцман. Сумрачно привалился к радиотелефону, уставился в окно. А траулер развернулся и начал новый заход на швартовку.