Мой командир - [40]

Внезапно Наджиб остановился, не проронив ни слова. Я слышал его сдавленное дыхание.

— Братья, побудьте здесь и покайтесь, — сказал он. — Попросите у Бога прощения, а потом сами возвращайтесь в батальон.

Мы стояли молча. Я почувствовал, что мои уста онемели и не могли разомкнуться. Хамид взглянул на меня, и я тоже уставился на него. Наджиб развернулся и, ничего больше не говоря, зашагал обратно к гарнизону. Только тогда я осознал, как подло мы повели себя накануне. Хамид, наверное, тоже это понял.

Освещённая луной фигура Наджиба отбрасывала длинную тень, так что на земле она казалась невероятно огромных размеров. Я стоял, задумавшись, и смотрел ему вслед. Раздавшийся неожиданно плач Хамида заставил меня опомниться…

В гарнизон мы вернулись уже под утро. Никакой усталости я не чувствовал вовсе. Напротив, во всём теле ощущалась какая-то лёгкость. Я пошёл снять ботинки и надеть тапочки. Хамид же направился совершить омовение перед утренней молитвой.

Мохаммад Бокаи Разящий перст Перевод с персидского Светланы Тарасовой

До батальона было ещё очень далеко, и требовались немалые усилия, чтобы преодолеть весь путь. Шоссе тянулось, как не имевшая конца прямая, и всё целиком дрожало, поднимаясь наверх. Однако выбора у меня не было, и я должен был идти вперёд. Неожиданно на горизонте показалась машина. Это был новенький пикап «тойота». Я начал голосовать. Из уважения к моей форме водитель остановился и согласился подвезти. Я быстро сел в машину.

— О Али![85]

— Здорово, браток.

— Здорово.

Казан с едой занимал почти половину салона. С одной стороны сидел молодой парень в фуражке, с другой — ещё один с непокрытой головой.

— Что везёте?

— Плов с зеленью.

Парень сидел, уставившись на небо, и что-то беззвучно бормотал себе под нос. Казалось, у него не было особого желания поддерживать беседу. Я тоже умолк и начал смотреть на дорогу. Внезапно мы свернули на грунтовку.

— Браток, разве вы не поедете прямо?

— Почему же? Сначала отвезём обед вон в ту зенитную батарею, а потом поедем дальше. Если спешишь, можешь выйти прямо тут, а нет, так нет…

— Как скажешь. Мне всё равно, да и спешить особо некуда.

И всё же водитель мне попался хоть куда, приветливый, да и за словом в карман не лез. Мы отвезли обед и вернулись на главную дорогу.

— О святой Аббас![86]

Услышав дрожащий голос парня, сидевшего рядом, я поднял голову. На нём лица не было.

— Что случилось?

— …

Было ясно, что расспросами от него ничего не добьёшься. Я посмотрел в ту же сторону и онемел от ужаса. Навстречу нам ехал мотоциклист в противогазе. У него за спиной сидел ещё один человек, на голове которого тоже был противогаз. С атаки на Халабджу не прошло и двух дней[87], и где-то глубоко в груди у меня ещё хрипело. Парень, сидевший со мной рядом, растерялся, да и я сам не на шутку запаниковал. Он быстро вынул свой противогаз из сумки и кое-как натянул его на голову. Водитель и третий пассажир сделали то же самое. Противогаза не было у меня одного… О имам Реза![88] Что мне же делать?

— Браток, запасного противогаза нет?

Казалось, парень натянул свой противогаз не столько на нос, сколько на уши, так что моя просьба осталась без внимания. Он пристально смотрел вперёд на пустыню, крепко вцепившись руками в спинку сиденья перед собой, словно желая её согнуть. Я уже было простился с жизнью, прочитав последнюю молитву перед смертью, и обмотался клетчатым платком-куфией, как вдруг… Мы разглядели, что противогаз на мотоциклисте был вообще без фильтра! Получается эти двое надели противогазы только ради того, чтобы не дышать дорожной пылью! Я был едва жив от страха.

— Всё в порядке, браток, снимай противогаз.

— …

Тот и в ус не дул. Из вредности я больше ничего не сказал, решив, что пусть себе обливается потом. Только у следующей зенитной батареи он еле-еле согласился снять свой противогаз, задыхаясь и дрожа от страха.

— Первый раз на фронте?

— Да.

— Чего так боишься?

— …

Он страдальчески посмотрел на меня. Неожиданно во мне разыгралось тщеславие.

— Страх сковывает человека.

— …

— Призывной в КСИР?

— Да.

— Сколько месяцев ещё осталось?

— Много.

— Послушай доброго совета! Не бойся. Страх — дело гиблое.

— …

Его молчание отбило у меня всякую охоту продолжать разговор. Вскоре мы добрались до равнины напротив Чёртова ущелья, за которым находилась деревня Дезли. Это была широкая равнина, раскинувшаяся между двумя горами. «Подождите здесь, — сказал нам водитель, — а я отвезу обед той батарее и вернусь».

Мы вышли из машины, но вдруг откуда ни возьмись в небе показалось несметное число иракских самолётов. Водитель не обратил на них никакого внимания. Зенитное орудие открыло огонь, а водитель поехал вперёд, чтобы доставить обед зенитчикам. Парень дрожал от страха. Лицо его сильно побледнело. Он весь съёжился и зажал руками уши. Я стоял на месте как вкопанный и, опьянённый своим тщеславием, смотрел в небо.

— …Метко бьёт! Прекрасно… Молодец… Давай ещё… И ещё разок!

С каждой секундой парень сжимался всё больше. Я смотрел на него и даже, к сожалению, зубоскалил, как вдруг…

— Врум… врум…

Откуда ни возьмись прямо над нами неожиданно раздался звук пикирующего самолёта. Я прекрасно знал, что такой звук обычно раздаётся уже после завершения манёвра и ракетного выстрела, так что бежать куда-то было уже поздно. Нам оставалось только упасть на землю и молиться о том, чтобы принять венец мученичества прямо сейчас или пока с этим подождать. От нас самих уже ничего не зависело. На всё была Божья воля и только Его. Услышав роковой звук, я взметнулся, как соломинка, и рухнул на землю, желая уйти с головой в её распаханные борозды.