Мой командир - [25]
Спустя несколько дней после нашего приезда в гарнизон хадж Хосейн вместе с командиром батальона хадж Абульфазлом Каземи пришёл на утреннее построение. Дело в том, что из-за своего ранения хадж Каземи не мог приходить каждое утро. К тому же, по его собственному признанию, до операции командовал батальоном он сам, а во время — хадж Хосейн. После чтения Корана и молитв хадж Абульфазл встал за трибуну и после короткого вступления объявил:
— Бойцы, у меня есть для вас хорошая новость. Вчера вечером на совете командиров мне сообщили, что наш батальон отправляется на оборону Мехрана.
Раздались обычные в таком случае слова прославления Всевышнего и его Пророка. Продолжая свою речь, хадж Абульфазл приказал личному составу быть готовым оправиться в Мехран через два дня. В течение этого времени мы сдали наши вещи дивизионному интендантству, подождали немного, а потом отправились в путь.
На этом задании я по-настоящему узнал хадж Хосейна. Он всю ночь, не сомкнув глаз, распределял целый батальон в отведённых местах дислоцирования и окопах. Трудиться ему приходилось больше всех. Помнится, однажды мы не получили воды и питания, и пришлось нам тогда очень туго. Хадж Хосейн порядком вымотался к тому времени, но всё же сам сел в «тойоту» и отправился за провизией. Не успело солнце зайти за горизонт, как он вернулся с несколькими котлами харчей и целой охапкой хлеба, а за ним следом ехала ещё одна машина, гружённая цистернами воды.
И вправду, никто так не лез из шкуры, как хадж Хосейн. Спал он совсем мало и до полуночи проверял солдатские окопы и засады. Потом, вздремнув часок-другой, он вставал в пять или шесть утра, отвозил в тыл бойцов, которым надо было помыться, а потом привозил их обратно. Все дни напролёт мы сидели в карауле, а ночью устраивали засады. Наконец наступил месяц мохаррам с его обычными траурным церемониями. В день Ашуры, не выходя из окопов, мы в знак скорби били себя в грудь, а некоторые бойцы, несмотря на невыносимую жару, даже начали поститься, отказавшись от воды, чтобы тем самым почтить память имама Хосейна (да будет мир с ним!), страдавшего в своё время от жажды[34]. Через несколько дней на наше место прибыл новый батальон, а наш вернулся в гарнизон Докухе.
Стараниями строителей казарма для нашей дивизии была готова, и после возвращения нас перевели на новое место. Как обычно, на несколько дней нас отпустили в увольнение, а потом снова начались учения. Их тоже проводил хадж Хосейн вместе с другими офицерами. Позже мы узнали, что в гарнизоне имама Хосейна (да будет мир с ним!) он отвечал за все тактические учения и, как рассказывали солдаты, занял там место героически погибшего Мисама, которого все знали как человека строгого, но справедливого.
Хадж Хосейн иногда заставлял нас так много бегать, что мы едва переводили дыхание, хотя после этого ещё предстояло ползти по-пластунски и переворачиваться на спине. Конечно, все эти упражнения он выполнял вместе с нами и даже быстрее. Если он заставлял нас разуться, чтобы бежать по камням и колючкам, то быстрее всех сам снимал ботинки, а если случайно кто-то допускал ошибку, то он вместе с провинившимся выполнял все штрафные задания. Благодаря такому своему поведению хадж Хосейн заслужил особое расположение у солдат. Он знал всех нас по именам и мог найти подход к каждому. К месту он мог и пошутить с бойцами. Одним словом, хадж Хосейн был добрым малым. Он всё время участвовал в матчах по футболу, партиях в теннис и беге, но, когда нужно, становился очень серьёзным и сдержанным.
Больше всех хадж Хосейн почитал святую Фатиму Захру (да будет мир с ней!), считая себя её верным слугой. Всякий раз, когда он слышал её имя, у него на глазах выступали слёзы. Как только наш исполнитель религиозных песнопений Реза Пурахмад начинал петь элегию, посвящённую этой святой, хаджи преображался, его дух воспарял, а сам он начинал горько плакать. Он также любил и покойного имама Хомейни, поэтому во время траурных церемоний и общих молитв настойчиво просил солдат больше обращаться к «сверкающей звезде Джамарана»[35].
Одной из черт характера хадж Хосейна была скромность. Он был настолько простым, что иногда брал в руки веник и подметал комнаты. Если где-то оставалась грязная посуда, он тотчас же её мыл и сдавал на кухню. Для всех солдат хадж Хосейн был образцом для подражания и всеобщим любимцем. Даже во время общей молитвы он всегда стоял в последнем ряду, никогда не считая себя лучше остальных.
Приехав на учения в военный лагерь Керхе, мы поселились в палатках. С нами был и хадж Хосейн. Однажды ночью я проснулся от ужасного взрыва. Испугавшись, я выбежал из палатки посмотреть, что случилось. Выстрелы и взрывы не утихали ни на минуту. Не найдя своих ботинок, я босиком побежал в поисках укрытия. Тут я увидел хадж Хосейна, который распределял солдат. Я быстро подбежал к нему и крикнул:
— Хаджи, куда бежать?
— Быстро на плац! — ответил он.
Все бойцы были уже там. Вдруг всё стихло. Сгустились сумерки, и стало страшно. Вскоре пришёл хадж Хосейн и объявил:
— Отбой, ребята.
Никто не ответил ему, зная, что ночью нельзя разговаривать. Улыбаясь, хаджи продолжил:
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.