Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [101]

Я узнал, что Гитлер с Геббельсом были в Хайлигендамме, на самом первом и до сих пор самом лучшем морском курорте на немецком побережье Балтийского моря. Я позвонил и предупредил о своем приезде. Я оказался в настоящей сказочной стране, расположившейся между плотным поясом сосен со стороны суши и огромным галечным пляжем, который защищал ее со стороны моря. Приехав, я обнаружил, что отель, где остановился Гитлер с компанией, практически пустует. «Фюрер еще не приехал, – сказал мне адъютант, – но герр и фрау Геббельс на пляже с детьми». Сцена напоминала благочестивую театральную комедию из жизни высшего общества. Я забронировал себе номер на ночь и спустился к рядам чистеньких пляжных домиков. «Магда, смотри, кто пришел», – сказал слишком хорошо знакомый голос. Это был маленький калека во фланелевых брюках, черт возьми, настоящий отец семейства, приветствующий старого друга семьи. Я подумал, что должен увидеть Гитлера, иначе сойду с ума.

«Если вы сейчас пойдете, фюрер вас примет, герр доктор», – сказал мне управляющий по возвращении в отель. Приватного разговора не получилось. Как обычно, нас постоянно прерывали входившие и уходившие люди из его вездесущего непосредственного окружения. Но встретились мы наедине. Он сидел у окна, машинально перелистывая страницы ежедневного отчета по прессе, подготовленного для него Геббельсом. Он посмотрел на меня враждебно и сказал, психологи, заметьте: «Da sind Sie ja, Mister Hanfstaengl! Hat man Sie denn noch nicht totgeschlagen? – А, вот и вы, мистер Ханфстангль. Они вас еще не погубили?» Он произнес мое имя на верхненемецком, выговаривая букву «s» как «с». Это был признак бури. Если бы он использовал обычный немецкий звук «ш», я бы знал, что дела более или менее в порядке.

Мне и правда показалось, что в глазах у меня потемнело. Он еще сказал «мистер», специально оскорбительная ссылка на мою англосаксонскую внешность. Этот был один из тех моментов, когда вся жизнь пролетает перед внутренним взглядом, как при ускоренной перемотке пленки. Передо мной внезапно предстала картина неприбранной комнатки на Тирштрассе и изможденный гениальный оратор, который стоял там в холле, жаждущий всех успехов и красот жизни. Прошедшие с тех пор годы воплотились в живое лицо человека, стоящего напротив меня. Я понял, что вижу лицо убийцы, патологического убийцы, который отведал крови и теперь жаждал ее еще больше. Из окна доносились смутные и знакомые звуки морского курорта. Я собрался. Что нужно отвечать в таких обстоятельствах? Я решил надеть на себя маску смелости.

«Нет, герр Гитлер, коммунисты в Нью-Йорке мне ничего не сделали», – ответил я, протягивая ему стопку газетных фотографий и вырезок из новостей. Гитлеру, казалось, потребовалось некоторое время, чтобы изменить линию поведения.

«А, это, – сказал он. – Не могу поверить, что все было настолько опасно. Мы покончили с подобными демонстрациями в Берлине некоторое время назад». Он лениво просматривал фотографии и остановился на одной, где был изображен я с еврейским судьей из Гарварда. «Хорошенькие у вас друзья, – заметил он. – Что это за пропаганда для партии, когда ее советник по иностранной прессе братается с евреями?» Я попытался объяснить, что еврейское население в Америке очень многочисленно и что они уважаемые члены общества, но он быстро оборвал меня.

Возникла пауза. «Ханфштангль (это уже прозвучало немногим лучше), вы должны были быть здесь». Что он пытался сказать? Он произнес мое имя более привычным образом, но к чему он клонил? Что я должен был быть в списке 30 июля? «Быть где…» – неуверенно проговорил я. «В Венеции, конечно. Муссолини был бы рад снова вас увидеть». Нечистая совесть заставила его на ходу сочинить грубую ложь, хотя его старая фраза выдавала, что встреча была полным провалом. «Ну, в этом моей вины нет, – возбужденно ответил я. – Я говорил с вами на эту тему перед самым моим отъездом…» «Я знаю, я знаю, – сказал Гитлер, – но все это произошло в спешке в последний момент, и к тому времени вы уже уехали». Кого, черт возьми, он пытался обмануть, подумал я.

Было совершенно очевидно, что он не собирается продолжать эту тему. Дверь стала открываться и закрываться, его люди входили и уходили, и вскоре мы всей компанией перешли в гостиную. Это на самом деле походило на сюжет из Льюиса Кэрролла, какое-то безумное чаепитие. Когда вся Германия стонала в атмосфере смерти, страха и подозрения, там была Магда Геббельс, раскланивавшаяся с гостями в легком летнем платье, и еще несколько молодых женщин за столом, одна или две даже из аристократических семей, для которых Хайлигендамм был обычным летним курортом.

Гитлер же радикально переменился. Он стал жизнерадостным, беспечным очаровательным денди, деловым человеком, отдыхающим от забот окружающего мира. Я все еще содрогался от его приветствия и вяло отвечал на его болтовню по поводу «а, вот и снова наш Ханфштангль», как будто годы вернулись назад и я снова был его персональным другом, который открыл ему двери в мир искусства и высшее общество. Я смотрел на других гостей в комнате и думал, как они будут писать домой: «Наш столик был совсем недалеко от канцлера. Его гости всегда были в хорошем расположении духа, а все эти разговоры о кризисе в партии на самом деле полная ерунда. Даже доктор Геббельс наслаждается отдыхом и каждый день ходит на пляж со своей женой и детьми».