Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [103]

Той ночью подул западный ветер. Небо укуталось облаками, и спокойное Балтийское море стало биться о галечный берег. Струи дождя хлестали по деревьям и стучали по окнам отеля. Сидя в своей погруженной во мрак комнате, я мысленно вернулся к Рихарду Вагнеру, который сто лет назад плыл в такую погоду из Риги в Лондон, и всего за несколько миль до конца пути ему пришла идея «Летучего голландца». В моей голове звучали слова баллады Сента:

Встречали ль вы в море корабль,

Паруса кроваво-красные, мачты черные?!

На высоком борту бледный Скиталец

Бодрствует вечно…

Как воет ветер!

Как он свистит в парусах!

Как стрела, он бесцельно летит.

Без отдыха, ему нет покоя.

Идеальная параллель. Именно в тот момент глубоко внутри себя я понял, что наши пути с Гитлером разошлись.

Глава 14 Последний аккорд

Последствия чистки. – Что произошло в Висзее. – Несчастный случай в Австрии. – Короткая исповедь в Нойдеке. – Колесо делает полный оборот. – Прощание с похоронным маршем. – Анализ медиума. – Пророк и халиф. – Воинствующий возрожденец. – Поддельный Перикл. – Трагедия оратора

На следующее утро я встал рано, шторм уже закончился, и я спустился на пляж, чтобы глотнуть свежего воздуха перед тем, как ехать на поезд. На лодочном пирсе в ста метрах от отеля я встретил принцессу Викторию Луизу Брюнсвикскую, дочь кайзера и сестру Ауви. «Ваше высочество, я должен поговорить с вами», – сказал я. Так что мы прогулялись до конца пирса и присели там примерно на полчаса, пока я рассказывал ей о своем полном разочаровании и убежденности в том, что людям нашего консервативного склада единственное, что оставалось сделать, – это разорвать все отношения с бандой убийц.

Она совершенно не разделяла мои дурные предчувствия. «Все успокоится, – ответила она. – Возможно, это поворот в лучшую сторону. По крайней мере, мы избежали гражданской войны и избавились от этих опасных „коричневых рубашек“». Разумеется, именно поэтому Гитлеру и сошло с рук то, что он сделал. Очень многие люди поверили в объяснение, что ему удалось предотвратить гражданскую войну. Армия и правые движения готовы были смотреть сквозь пальцы на попрание законов и смерть Шляйхера и некоторых других ненацистов, потому что подавляющая часть жертв была из страшных и радикальных бригад СА.

Такая же атмосфера встретила меня по приезде в Берлин. «Пришло время, когда явно назрела необходимость убраться в доме – вся верхушка СА прогнила насквозь» – примерно такие отзывы я слышал от разных людей, не только от нацистов. Я был убежден, что этот режим никогда не сможет восстановить свой престиж и международные позиции, которые он потерял из-за абсолютного неуважения к законным процедурам, какие бы преступления ни приписывали жертвам. Я определенно намеревался оставить свой пост, но Шахт, Нейрат, его секретарь Бюлов и другие уговорили меня остаться и продолжать быть рядом с Гитлером в роли голоса разума. Они говорили, что политика очень похожа на морскую регату. Ветер может меняться время от времени, но если вы спрыгнули с лодки, то уже не сможете повлиять на ее ход. Даже Гюртнер, министр юстиции, остался, так как боялся, что, если он уйдет, на его место придет какой-нибудь дикарь и тогда рухнет вся судебная система страны. «Это нехорошо, Ханфштангль, мы должны быть терпеливы, – сказал он мне. – Когда все это закончится, мы должны попытаться собрать осколки воедино».

Я настойчиво надоедал всем вокруг, пытаясь составить полный список жертв, для того чтобы разделить их на тех, чья смерть была связана с занимаемой должностью, и тех, кого убили из-за личной ненависти или мести. Я донимал людей из отдела Гесса, говорил с Корнером, секретарем Геринга, и пытался донести свое беспокойство до всех старых членов партии, которых знал. В ответ я получал лишь равнодушное пожимание плечами и нахальные усмешки. Выжившие нисколько не стыдились того, что произошло. Я слышал, как Аманн хвалился за столом в канцелярии: «Ну, мы там устроили основательную чистку» – и заявил, что Хюнляйну, главе моторизованного корпуса, повезло, что ему удалось бежать. Такая была обстановка.

Я даже попытался заручиться поддержкой Франсуа-Понсе. Мы пообедали с ним и с сэром Эриком Фиппсом в британском посольстве, и я составил ему компанию в послеобеденной прогулке по Унтер-ден-Линден. «Ваше превосходительство, – сказал я, – с этой проблемой нужно разобраться. В своей речи по радио Гитлер вполне ясно дал понять о вашей связи с Ремом. Почему вы не попросите свое правительство потребовать объяснений? Тогда Гитлеру придется открыть свои карты, и мы узнаем, что правда, а что – ложь». Он был слишком стар и опытен и потому немедленно ободрил меня и заверил, что сделает все, что в его силах; вероятно, он все-таки что-то предпринял, хотя единственным результатом стало заявление немецкого правительства, согласно которому проведенное расследование показало, что в той истории Гитлер говорил не о нем.

Я несколько раз разговаривал с фон Райхенау и его коллегами из рейхсвера, полагая, что под впечатлением от смерти Шляйхера они потребуют проведения полного расследования. Но даже они готовы были уйти в сторону или отодвинуть в сторону меня, уверяя, что все незаконные действия в ходе чистки будут рассмотрены в суде. Мы ждали недели и даже месяцы, но, конечно, ничего из этого не было реализовано. Я думал, что моим возможным союзником станет Хеллдорф, и как-то затащил его из коридора к себе в кабинет, чтобы спросить, что он знает. Я рассказал ему, как в Америке в первых репортажах увидел его имя в списке жертв. Хеллдорф был моим хорошим другом и одним из наиболее здравомыслящих людей в партии, что позже наглядно доказала его трагическая роль в заговоре 20 июля. Тогда же он предпочел соблюсти осторожность и осмотрительность и предостерег меня. «Позвольте мне дать вам совет, Ханфштангль, – сказал он. – Перестаньте так настойчиво искать ответы на вопросы. Людей это начинает раздражать. Я скажу вам больше. Я видел один из составленных ими списков. В нем было ваше имя!»