Мой дом — не крепость - [55]

Алексей не слышал ног — они двигались сами, легко несли его навстречу незнакомому притягательному ощущению уверенности и силы. Оно рождалось в нем само, непроизвольно, рассеивая вечные сомнения и нерешительность, — наверное, от того, что так хорошо и просто смотрела на него эта девушка, которую он почти не замечал прежде, пожалуй, даже красивая в праздничном платье, без густого слоя туши на ресницах и веках… Без краски?

— Почему ты остановился? — тихо спросила она.

— У тебя…

— Что? — Марико покраснела. Этого за ней не водилось раньше.

— У тебя глаза не накрашены. Забыла?

— Нет, — румянец на ее щеках стал гуще. — Я знаю… тебе не нравилось… — она несмело подняла на него глаза.

— Так лучше, — сказал он и добавил, поражаясь собственной дерзости: — Тебе так больше идет.

— Правда?

— Честное слово.

Их кто-то остановил. Марико обернулась. Петя тянул ее за руку.

— Вы что? — лицо злое: кажется, сейчас ударит. — Глухие оба? Не слышишь, что ли, Марико?

В прихожей трезвонил телефон. Она бросилась туда, закрыв за собой дверь.

— Ты чего взвинченный? — спросила Петю Зарият.

— Приснилось тебе. Эх, девочки-мармалеточки!.. — он притопнул ногами:

На ходите, дети, в школу,

Пейте, дети, кока-колу

И танцуйте на досуге

Стильный танец буги-вуги!

— Виталий звонил, — сообщила Марико, входя. — Он не один. Дружка своего тащит сюда… с девушкой. Говорит, хорошие ребята. Университетские. С первого курса. Что я могла ответить? Пусть идут. Тося! Тося, поставь еще два прибора!

Влахов завозился с магнитофоном. Нашел шейк. Что-то из песенок новомодной Аббы.

— Дадим дрозда, Марико?

Она сделала отрицательное движение головой еще до того, как сказала «нет».

— Почему?

— Некогда. Скоро провожать старый год. Пошли, Рита, на кухню, иначе Тося индюка переварит. Зари оставим с ними. Развлекать…

За стол сели в десять. Знакомый Виталия Кравченко оказался плотным приземистым пареньком, развязным, небрежно одетым, в цветном свитере и вызывающе желтых башмаках на толстой подошве. Длинные прямые рыжие волосы и баки совсем не подходили к его простецкой физиономии. Звали его Эдиком, так, по крайней мере, он отрекомендовался. Спутница его, Тина, веснушчатая девица с носиком-туфелькой, остренькими редкими зубами и скошенным подбородком, напоминала испуганного зверька. Виталий успел всем «по секрету» шепнуть, что она не более как партнерша Эдика по танцам. А танцует он классно.

Так вышло, что Пете Влахову досталось место рядом с гостьей, хотя он долго хитрил, вертелся возле стола, усаживая других, чтобы очутиться поближе к Марико.

— Ничего себе — застолбил участок, — пробормотал он сердито, придвигая к себе тарелку. — Золотая жила…

— Что вы сказали? — манерничая, спросила Тина.

— Гамлета декламирую: «Буты чи не буты — ось у чим заковыка!» Тебе силосу положить? — повернулся он к ней, сразу переходя на «ты».

— Главное в женских туалетах — открыть ровно столько, чтобы у мужчин хватило воображения на все остальное… — разглагольствовал Эдик, пяля глаза на своих соседок Риту и Зарият.

Зарият закашлялась.

— Нельзя ли обойтись без сомнительных острот?

— Вы — пуританка?

— Эдик — поэт, а поэтам простительно, — вставила Тина.

— Пишете стихи? — из вежливости поинтересовалась Рита.

— Балуюсь… Но предупреждаю — читать не буду: не тот настрой, — небрежно откинувшись на спинку стула, заявил он.

Девушки удивленно переглянулись. Марико подавила улыбку.

— Индюка нести? — с порога спросила Тося.

— Сейчас не надо. После двенадцати. Садись с нами.

— У меня картошка жарится. После уж…

Тося тоже принарядилась. Шерстяное платье абрикосового цвета с трудом вмещало ее несколько раздавшуюся фигуру: пояс врезался в талию, а внушительный бюст так натянул материю, что перед перекосился. Но Тосю это, видимо, не смущало.

…Молодежная вечеринка!

Кто не помнит ее!

Шумную, брызжущую весельем, немного безалаберную, потому что в первый раз нет ни учителей, ни наставников и через край бьет пьянящее чувство свободы, от вина чуть кружится голова, и обязательно надо быть самым заметным, остроумным, лучше всех танцевать — под любую музыку, будь то скрипучая дедовская фисгармония, сиплые звуки забытого патефона или вполне современный электрофон, — разве важно, когда, с кем это происходит, с каким по счету поколением — бабушками, отцами, внуками? Так было, есть и, наверное, должно быть!..

Но, может, кто и растерял воспоминания, заваленные грудой прожитых лет, а теперь брюзжит, что в минувшие дни ничего подобного не позволялось? И как допускают нынче? А вдруг что случится?.. А если?..

Нет, нельзя бросать молодых без глазу.

Может, и так. Рецепта здесь не придумаешь. Но с юностью люди когда-нибудь расстаются. Не сажать же под стеклянный колпак?..

Алексей Ларионов светло будет вспоминать первую свою самостоятельную встречу Нового года, Петя — плохо: есть вещи, которые на всю жизнь оставляют горький осадок.

Было — что полагается. И спор о призвании, о том, куда идти после десятого класса, — тут уж авторитетно высказались студенты Эдик и Тина, — и всякие игры — в «мнения», в «Что было бы, если бы». Был свой «козел отпущения», непременная принадлежность любой компании — сам он воображает себя гвоздем вселенной и важничает, не подозревая, что над ним потешаются. В этом смысле привычная Петина роль, которую он частенько брал на себя, довольно прочно перешла к Эдику, изрекавшему свои благоглупости с архисерьезным видом. Он откровенно ухаживал за строгой Зарият, державшей его на расстоянии, и разучивал с ней замысловатые па.