Мой брат – супергерой. Рассказ обо мне и Джованни, у которого на одну хромосому больше - [27]

Мы так хохотали, что чуть со стульев не попадали. И конечно, не стали ее разубеждать. Я уже не знал, к кому повернуться, кого слушать, переживая, что у меня всего два уха, а не десять. На этих семейных посиделках меня охватывало неудержимое желание уехать, путешествовать – играть в волейбол на пляжах Бразилии, пить виски в Англии, гулять на закате по бульварам Парижа. Хотелось, чтобы мир был как кафе-мороженое, а города – как вафельные рожки с разными вкусами, и я бы мог выбрать себе идеальный рожок для жизни.

Но это я.

А Джо по-прежнему находился в параллельной вселенной.

Джо играл со стегозавром. Один. В полном молчании.

Мы иногда оборачивались взглянуть на него.

И так продолжалось весь день.

После обеда его позвали есть десерт – безрезультатно. У него был стегозавр. Потом гости засобирались уходить и стали прощаться, и я, понимая, что в следующий раз мы увидимся неизвестно когда, попытался растормошить его и убедить попрощаться с родственниками, но ничего не добился. У него был стегозавр.

Когда все разошлись, я подошел к Джо и спросил:

– Почему ты с нами не сидел, Джо?

Он показал на стегозавра.

– Но теперь ты их целый год не увидишь, а то и больше!

Он показал на стегозавра.

– Никуда бы он до завтра не делся. Ты вел себя очень невежливо.

Джо показал на стегозавра. Как будто это я чего-то не понимал, а не он.

Чтоб он сгорел, этот проклятый стегозавр!

* * *

Из того периода я хорошо помню свои словесные баталии с Джо насчет футбольных правил; они вспыхивали всякий раз, когда мы гоняли во дворе мяч. Не то чтобы он совсем не понимал суть игры – к примеру, что нужно либо забивать, либо защищаться; нет, он не понимал ее цель. Ему нравилось забивать, а защищаться было скучно. Мало того: он еще и радовался, когда забивали другие! Такие понятия, как «соревнование» и «поражение», для него просто не существовали. Как-то раз я сдуру объяснил ему, что такое фол, и тогда он начал ставить мне подножки, а на мяч уже особо не смотрел. Он бесил меня все сильнее. И я больше не считал его странности забавными, как было в начальной школе.

Дедушка любил повторять, что развлечение – вещь серьезная, и я, понимая его слова буквально, до изнеможения твердил Джо: «Нужно забивать. Нужно забивать. Нужно забивать. Нужно забивать. Нужно забивать. Нельзя фолить. Нельзя фолить. Нельзя фолить. Нельзя фолить. Нельзя фолить. Нельзя радоваться, когда я забиваю гол. Нельзя кататься по земле, когда падаешь. Нельзя собирать цветы во время игры. Надо огорчаться, когда допускаешь ошибку. Нельзя отбивать мяч руками. Нельзя танцевать. Нельзя бить в другие ворота. Нельзя давать мне пас – мы противники! Побеждает только один. Не останавливайся и не смотри на небо. Бей сильнее. Нет, блин, не надо прятаться за кустом и неожиданно оттуда выбегать! Я тебя вижу! Играй серьезно, ради всего святого!»

Бесполезно. Чем больше я говорил, внушая ему, как он должен себя вести, тем чаще он ошибался. Все равно что учить диплодока танцевать на пуантах. Я был прав, а он нет – по-другому я тогда не думал. Я знал, как нужно делать, а он нет. Я развивался и повышал свой уровень, а он нет. Я пытался заставить его делать домашнее задание – он смеялся и играл с карандашом; я начинал беситься, он тоже, и в итоге все выливалось в гигантскую склоку.

Джованни был словно танец.

То есть он и сейчас словно танец.

Вот только нужно услышать его музыку.

Знаете этот афоризм, который приписывают Ницше: те, кто танцевал, казались безумцами тем, кто не слышал музыку? Ну так вот, до меня тогда музыка Джо просто не доходила.

* * *

Как-то в апреле, после обеда, мы вдвоем с Джо пришли в парк на детскую площадку. Иногда в хорошую погоду мама просила меня вывести его; я, не смея отказаться, подчинялся и всю дорогу переживал, как бы меня не застукали приятели. В тот день солнце жарило, но воздух был свежий. Из развлечений – горка, двое качелей, лошадка-качалка, деревья и парочка резвящихся на лужайке собак.

Обычно я оставлял Джо на площадке и, воткнув в уши наушники, садился неподалеку на скамейку. Играл он, разумеется, не как все. Не съезжал с горки, не качался на лошадке и не забирался на крепость. Вместо этого он как-то загадочно разбрасывал горсти песка (было похоже на извержение вулкана) или при помощи качелей запускал в небо игрушки, а еще надолго зависал над мелкими предметами, с пристальным вниманием ученого изучая насекомое, ржавчину или камень с необычными прожилками. Да, точно: он словно не играл, а занимался научными исследованиями. И, подобно настоящему исследователю, способен был прийти в восторг от самых незначительных деталей.

Я рассеянно наблюдал, как Джо пристраивает конструкцию из веток к крепости с горками, и думал об Арианне, которая по совершенно непонятной причине позвонила мне спросить, что задали на дом. Честно говоря, я был последним, у кого стоило узнавать такие вещи. И вот, прокручивая в голове наш разговор, я пытался понять: ей и правда нужна была домашка? Или это предлог, чтобы пообщаться со мной? Интонации, паузы, слова: я изучал их, как Джо – природу в парке. Джо начал играть с девочкой на площадке, передвигаясь, по обыкновению, беспорядочно и порывисто и рискуя ее опрокинуть. Та вроде бы не испугалась (пока), но мы это уже проходили, и потому я на всякий случай крикнул: «Джо, не обижай девочку!» – отчего ее папаша, сидевший неподалеку и с кем-то беседовавший, тут же насторожился. Он весь подобрался, точно почуявший опасность кот, однако не стал ничего предпринимать. Не двинулся с места, не пошел забрать девочку, лишь повысил бдительность – и то только поначалу, а вскоре снова увлекся разговором.