Мотя - [39]
— Дяденька, мы поговорить хотим! — крикнул Кока. — Не бросайте больше гранат, мы свои, мертвые.
Крышка приоткрылась.
— Что ж вам не лежится спокойно, раз мертвые?
— Мы Паню Ходина ищем. Дело у нас к нему.
— Ого! — крышка открылась шире, и стало видно сморщенного старика-вогула, удобно в гробу расположившегося, и посасывающего трубку. — А что именно Паню?
— Хотим про нефтяное сердце у него узнать.
— Ооо, — глаза старика, и без того мертвые, сразу потухли, — нефть ос газ киснэ разведка[17]… Вы, русь, и после смерти никак не успокоитесь? Не надоело вам? Уходите, не хочу с вами говорить. Чичикова ищите, Павла Ивановича.
Крышка захлопнулась, и пионеры услышали: Положи слезы мои в сосуд у Тебя, не в Книге ли они Твоей?[18]
— Вот и поговорили… — сказал Кока. — Чичиков… разве что это тот, про которого я думаю…
— А про которого ты думаешь?
— Павел Иванович Чичиков, миссионер Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, прибыл в Юдольский острог в 1831 году крестить в мормонизм души умерших остяков и вогулов, у мормонов это разрешается. А у остяков и вогулов по нескольку душ у каждого, у женщин 4–6, у мужчин 5–7, очень удобно.
— Так это когда было!
— Говорят, что он до сих пор здесь. Или его потомки, не знаю. Итак, нам нужно найти троих: Ходина, Чичикова и Гугеля. Что-то мне подсказывает, что Гугеля мы найдем проще всего, да и покойный Ятыргин про него говорил. Пойдем, чем-нибудь перекусим? С утра ничего не ел.
Мотя и Кока поднялись от реки в город, подошли к первому попавшемуся киоску-чуму, и купили у нарядной вогулки шаурму-норд — в лаваш заворачивался мелко порезанный лук, квашеная капуста с брусникой, маринованные рядовки и строганина из оленины или муксуна. Все это не обжаривалось, а наоборот, немного подмораживалось. От ста граммов водки, полагавшихся бесплатно за две купленных шаурмы, они отказались. Справа от окошечка висело меню, где для гурманов предлагались прессованный с бычьей кровью плиточный чай, шаурма-норд-люкс с копальхемом и распаренными сушеными мухоморами, и джем из зимнелики, а над меню лозунг — Нифльхейм ждет тебя!
— Ого, — сказала Мотя, кивая на лозунг, — зачетно. Бар «Вальхалла», мастерская ногтевого сервиса «Нагльфар»…
— Дом культуры «Глядсхейм», дворец пионеров «Хвералунд», — продолжил Кока.
Вогулка в чуме улыбнулась, что-то покрутила, и из динамиков, закрепленных над окошечком, загремело:
Мотя кивнула ей и показала большой палец: здорово! Вогулка улыбнулась еще шире. Тогда Мотя поднялась на скамеечку, стоявшую перед киоском, и почти по плечи влезла в окошечко: а не скажете, где нам Гугеля найти? Академик такой.
Вогулка закивала и, указывая за спину Моти, сказала: Маргите.
— Спасибо! — поблагодарила Мотя и спрыгнула со скамеечки.
— Что она сказала? — спросил Кока.
— Не знаю, — пожала плечами Мотя. — Какое-то Маргите.
— А, ну это улица такая. Улица Маргите, центральная, в честь партизанки.
— Обычно же центральная — это Ленина, — удивилась Мотя.
— Сюда во время войны Ленина из Мавзолея эвакуировали, он тут в вечной мерзлоте хранился. Говорят, кстати, он тут до сих пор покоится, а в Мавзолее — дубликат. Ну и чтобы не раскрывать место, где он лежит, решили центральной эту сделать. Улица Ленина тоже есть, но она не центральная. Пошли, городок-то небольшой, быстро найдем.
И они пошли.
5
Дом академика, действительно, нашелся довольно быстро. Под табличкой «улица Маргите, 142» находились кованые ворота и стеклянная будка КПП, в которой сидел дежурный офицер. За воротами, в глубине небольшого сквера, виднелся дом академика.
— Вооот, — сказала Мотя. — Что будем делать? Сюда-то у тебя пропуска нету, небось?
— Нету, — согласился Кока.
— И один лишь попка на вышке торчит, но ему не до спящих масс, он занят любовью — по младости лет свистит и дрочит на Марс, — сказала Мотя, кивнув на дежурного. — Ладно, отвлеки его, я сейчас.
И ушла.
Кока постоял растерянно, не зная, что предпринять, и, в конце концов, не нашел ничего лучше, чем ходить взад-вперед перед КПП, вскидывать руку в римском приветствии и декламировать по-немецки одну из речей Гитлера.
Дежурный сначала не замечал странного мальчика, но потом отвлекся от своих кроссвордов, и глаза его полезли на лоб. Он расстегнул кобуру и потянулся к телефонной трубке, как вдруг схватился обеими руками за горло, упал набок, начал сучить ногами, и вскоре затих. Из-за его спины поднялась с пола Мотя, наматывающая на руку гарроту. Она подошла к пульту, и Кока живо юркнул в открывшуюся щель.
— Раньше, чем хорошо было — вышел на улицу, и сразу все, что нужно, нашел. Хочешь — проволоку, хочешь — карбид, хочешь — бертолетову соль, — Мотя смотала примитивную гарроту из куска медной проволоки и двух деревянных чурочек, и сунула в фартук. — Потом, когда на Советский Союз упала Луна[19], вот так и стало — чего ни кинешься, ничего нет. Очень неудобно. Думала, этот лейтенант уже в тебе новых дырок понаделает, не успею.
Мотя приложила два пальца к верхней губе, вскинула руку и захихикала. Рассмеялся и Кока.
— Тсс! Пойдем, — Мотя пригнулась и юркнула в кусты, тянущиеся вдоль забора. Кока двинулся следом.
