Мотя - [38]

Иван-младший отворил двери и окна, чтобы выпроводить загостившуюся смерть — хватит, пусть уходит, хозяин вернулся. Он давно был готов к случившемуся — мать была старой и сильно болела.

В коридоре молча стояли еще две маминых души — теневая душа, ждущая упокоения, и птица сна, которая полетит в будущее.

Иван-младший отворил чулан, и вытащил из-за сетей мамин гроб. Гроб был хороший, красивый, Нярох купил его месяц назад в местном IKEA, качественное ламинированное ДВП, верх его закруглялся как у колыбели, а низ был ровным — чтобы можно было ставить гроб вертикально. Очень хороший, устойчивый гроб, мама будет довольна. На верхней крышке были выдавлены какие-то узоры, продавец сказал — ар-нуво, кажется. Очень красиво. И крышка хорошая, плотно входит, не надо даже фиксировать, но сбоку были просверлены отверстия, и в целлофановом пакетике прилагались два винта с евроключом.

Иван-младший нарядил мать в новую ягушку, повязал красный платок с черными розами, ноги обул в новые, вышитые бисером кисы. Положил в гроб. Теневая душа свернулась калачиком в ногах мамы. Покойница словно была обижена — углы губ опущены, голова повернута к стенке гроба. «Не сердись, ома», — сказал Иван-младший, — «я не услышал тебя, далеко был». Он уткнулся лицом в ее руки и сухо, без слез, заплакал. Никто больше не будет гладить его по голове, когда ему будет плохо.

Захлопали крылья, улетела птица сна. Пора.

Иван-младший закрыл гроб, и вытолкал его из дома — дальше было проще, гроб легко скользил по снегу. Иван закрыл дом, уперся коленом в гроб, и отталкиваясь другой ногой, покатился, как в детстве на санках, к Оби. До реки было недалеко, и вскоре Иван, оттолкнувшись, сел на гроб верхом, и съехал со склона на лед реки.

На реке он расчистил от снега место для гроба, и поставил его вертикально прямо на лед. Вдалеке виднелось еще несколько торчащих из снега гробов. Где-то рядом гроб отца. Обь большая, всем места хватит…

В воздухе уже пахло весной — еще месяц-полтора, и лед вскроется, и понесет на себе гробы к океану, а навстречу им пойдут 886-е танкеры, повезут в Омск нефть.

Иван дотронулся до гроба: «Прощай, ома. До встречи».

Побрел домой.

Когда поднялся на берег — навстречу ему откуда-то вышли двое странных детей, пионеры, русские. Девочка и мальчик. Одеты тепло, но бледные, как лылытал[9].

— Здравствуйте! — сказала девочка.

— Пася олэн![10] — сказал мальчик.

— Здравствуй, кась[11] (младший брат). Здравствуй, агирись[12] (девочка) — ответил Иван.

— Вы не могли бы нам помочь? — сказала девочка. — Мы ищем Паню Ходина.

— Кого вы ищите? — у Ивана глаза на лоб полезли. — Ходина? В своем ли вы уме, дети?

— Да, — ответила странная девочка. И мальчик кивнул согласно, поправляя пальцем очки.

«Да они же мертвые», — понял вдруг Иван. — «Мертвые пионеры. Горн рохтан суил минэгыт[13]».

— Оставьте меня, пожалуйста, в покое, дети, — сказал он вслух. — Вы же мертвые. Идите к своим мертвым. Войкан витуп Ас[14] заберет вас.

Иван показал им на реку, повернулся и пошел к дому, бормоча про себя: «Нэматыр, нэмхотпа, нэмхот, нэмхуньт»[15].

— О чем он? Я не понимаю ничего, — пожаловалась Мотя.

— Вот, — Кока показал Моте на стоящие на льду реки гробы, — это, видимо, кладбище. А товарищ сказал нам, чтобы мы с мертвыми общались. Ему, живому, с нами то ли боязно, то ли неинтересно.

— Скажите, пожалуйста, — обиделась Мотя, — ну и ладно, сами разберемся. А что он еще говорил, ты понимаешь? Матыр, хотпа… как-то так.

— Что-то про спутник, я не знаю. Лёх юрт хотпа — это «спутник» по-вогульски.

— Ух, ты! Я думала, спутник, на всех языках — спутник.

— У них тут жизнь не очень радостная. Поэтому космос детально, до мелочей разработан. Кому на земле хреново — тот всегда о космосе думает. Хус торум (звездное небо) над головой и нравственный закон внутри нас. Как-то так. Знаешь, как по-вогульски школьный музей?

— Как?

— Школьный музей. А котельная?

— Котельная? — предположила Мотя.

— Неа. Рег таратан машинат олнэ ма. Сначала согреться надо, а потом уже музей. Только зачем на музеи распыляться, когда проще свалить отсюда.

— К звёздам, я помню. И чтоб ни одна падла…

— Вот-вот, — улыбнулся Кока. — Сечешь! Ладно, пойдем покойника поразговорчивее отыщем.

Они спустились к реке, и постучали в ближайший гроб.

Крышка в ответ приоткрылась, из гроба вылетел какой-то дымящийся шар, и снова закрылась. Мотя не успела ничего понять, как Кока схватил ее в охапку, и плюхнулся вместе с ней в сугроб. Донесся звук взрыва.

— Однако, — сказала Мотя, выплевывая снег. — Что это вот сейчас было?

— Это называется «граната Хозяинова». В тридцатые, перед Казымским восстанием, к остякам отправили для разрешения назревающего конфликта руководителя Казымской культбазы Шершнева и председателя Интеграл-союза Хозяинова. Но эти посланцы, однако, прибыв на факторию базы Уралпушнины, занялись не переговорами, а производством самодельных гранат — выбирали серединку редьки, насыпали туда порох, а вместо взрывателя вставляли фитиль из ниток.

— Какие затейники… Граната Хозяинова, бронесани Соколова — северные войны такие утомительные…

Из гроба слышалось: Благословен будь Господь, скала моя, обучающий мои руки войне и мои пальцы — битве. Он — милость моя и крепость моя, прибежище мое и избавитель мой, щит мой