MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [81]

На Кипре и до сих пор существуют остатки древнего культа, съездите, поглядите на Пафос.

Я приезжаю в Москву, из которой уехал в Германию в чёрные девяностые годы, и мне всякий раз кажется, что я оказываюсь ахейцем, забывшим собственных богов. Россия, в которую я приезжаю, покорена цивилизацией Запада, но моя родина кое в чем стала более западной, чем сам Запад.

Я иду по мокрому от воды тротуару, чемодан на длинной ручке и с колёсиками жужжит и бьётся со стуком о выбоины. В моём чемоданчике, помимо одежды и подарков лежит небольшая коробка с автомобильным зеркалом. Приятель попросил послать по почте из Москвы в Волгоград — боится, что немецкая посылка до Волгограда не дойдёт. Не забыть бы.

Выхожу на улицу Героев Панфиловцев, вот и до боли знакомый, скромный местный памятник легендарным двадцати восьми. Мы сюда школой паломничество с венками совершали.

После дождя асфальт блестит, и это гораздо лучше, чем писать, будто бы я иду вдоль пыльной дороги, забитой вдобавок автобусами.

Во-первых, мокрый асфальт приятнее пыли, во-вторых, мне нравится приезжать и уезжать в дурную погоду, идти и катить свой чемоданчик по лужам. Я прохожу мимо панельного девятиэтажного дома. Там занавески на окнах. За этими окнами жила со своей мамой девочка, в которую я был влюблен в девятом и десятом классе. Она уже давно там не живёт, и сама давно мама, всё же приятно вспоминать, что кто-то ждал твоего прихода и волновался, и что-то такое себе фантазировал, наверное, стоя вон у того окна много лет тому назад. И кружевные занавесочки такие же висели.

Всё очень мило и узнаваемо, за исключением одного. Мы снова лишние на этом празднике жизни.

Москва, особенно в центре, имеет теперь совсем другое лицо. Её лицо стало сытым. На окраине у лица города несколько другое выражение глаз: озабоченно-суетливое. Глаза слегка раскосые, хищные.

Меня легко вычислить милиционерам. Милицейский наряд безошибочно выделяет мою фигурку в толпе. Что же меня снова выдало, неужели я так сильно загорел? Патрульная машина катится медленно, скорость её качения не больше, чем у моего чемодана. Приспустили стекло, разглядывают. Вот ведь, вроде ничего не делают, а противно.

Я не шпион какой-нибудь, не преступник. Наконец остановились. Один подходит, козыряет, пытается мне разъяснить, дескать, он представляет Северо-Западный округ. Но скуластое лицо милиционера под козырьком говорит скорее в пользу представителя Таджикистана или Узбекистана. Если бы представился Южным или Юго-Восточным округом, то хотя бы географическое направление совпало. Ан, нет.

— Ваши документы.

Приехали. Не успел с трапа сойти, а тебя проверяют на предмет общественной опасности в родном городе, по которому ты идёшь в дом, который считаешь своим. Да я, если хотите знать, по Героев Панфиловцев двадцать лет назад с портфелем бегал…

Им это всё равно безразлично. Достаю, что просят.

Если ты гражданин, значит, удостоверь личность. Паспорт с немецким орлом не вызывает никаких эмоций, они легко читают аусвайс, листают странички без комплексов, будто бы в Москве сейчас полгорода — немцы.

Кстати о немцах, немцы действительно в городе. Вы едете из аэропорта «Шереметьево» на забитой до отказа маршрутке и проезжаете памятник героическим панфиловцам, защитникам Москвы от немцев же: три огромных противотанковых ежа на обочине. Очень символично, противотанковые ежи сдвинуты с дороги неумолимой жизнью!

Сразу за ежами виднеются корпуса нового торгового центра «Ашан». Там и засели оккупанты. Они уже перешли Рубикон, в смысле, разъезд Дубосеково, объехали преспокойно ежи, и планомерно двигаются к центру столицы.

На Волоколамском шоссе немецкие захватчики открыли свои торговые точки, я лично видел надписи «OBI» и «C&A» из окна, проезжая мимо на упомянутом выше средстве транспорта. «C&A» не совсем немецкий концерн, но обосновался в Германии ещё до Первой мировой. Может рассказать об этом милиции?

Надо добавить, что выяснились другие интересные подробности из истории родного города. Не обошлось, к сожалению, без пятен предательства в наших рядах. Оказалось, один из героев-панфиловцев, Герой Советского Союза Добробабин Иван Евстафьевич, уже после совершения им героического деяния под Москвой, в 1942–м году по собственной инициативе сдался в плен. О, ужас, я не верил своим глазам, когда прочитал, но факты… Дальше — больше. За усердную службу в рядах карателей Ивана Евстафьевича назначили начальником поселковой полиции села Перекоп Харьковской области. Он занимался согласно статье в Интернет-энциклопедии «Википедия» вербовкой и отправкой людей на работу в Германию, попал в плен к своим, бежал из плена, устроился опять в полицию. За свою «работу» получил после войны в 1948–м году 15 лет. На закрытом процессе выяснилось, что Добробабин таскал по захваченной территории повсюду с собой книгу о 28–ми панфиловцах. Наверное, поэтому его не пристрелили на месте, пожалели. Как никак, панфиловец. Не верите? Посмотрите сами Интернет-энциклопедию.

Более достойно вели себя остальные участники мифа о двадцати восьми героях: Иван Демидович Шадрин получил только два года за нахождение в плену.