MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [82]

Кожабергенов Даниил Александрович сознался на допросе, что в том бою не участвовал, а попал в плен. Тогда из наградного списка его имя выкинули и заменили на Кожабергенова Аскара. Хотя однофамилец Кожабергенова, Аскар, попал в панфиловскую дивизию только в 1942–м году, после окончания битвы за Москву, но его зато сразу убило. Поэтому поведать о своих подвигах он никому уже не мог, что и требовалось доказать. Иван Моисеевич Натаров, тоже участник того боя, якобы рассказавший о том, как дрались товарищи, погиб за два дня до начала сражения…

Короче говоря, мне есть, о чём проинформировать органы правопрядка, я даже знаю некоторые имена…

Из патрульной девятки вылезает и подходит к нам второй представитель Северо-Запада. То есть, он себя за представителя северо-запада выдает.

— Живёте где?

— Во Франкфурте.

— На Майне или на Одере?

— Да, на Майне.

— Я там был два раза… проездом в Доминиканскую Республику.

Милиция возвращает мне паспорт и козыряет.

— В течение трёх рабочих дней вам необходимо встать на учёт в ОВИРе. Иначе ваш ждёт штраф при пересечении границы.

Это я как раз знаю. При пересечении границы вас всегда ждёт штраф, потому что самовольное пересечение границы дело волнующее, и до недавних пор само по себе каралось законом.

Паспорт они проверили, инструкций мне надавали. Интересно, а как станет разговаривать патрулирующий город наряд, если их самих спросить: «Wo ist hier die nä chste Kommandantur?» Я же немец!

Ответят, наверное: «Не валяй дурака. В паспорте твоём ясным немецким языком написано: место рождения — город Москва».

Правильно. Для чего мне тут регистрация, мне, коренному москвичу? Пускай сами сперва зарегистрируются.

С другой стороны, грех жаловаться, очень вежливые, не отобрали чемодан, не взяли денег, даже не намекнули на саму возможность отбора таковых.

Подождите, но если местная милиция сама немецкие документы читает, во Франкфурте они проездом… Так, может, они тоже? Ну, вы понимаете, вроде тех ненастоящих панфиловцев. Они направляют меня в ОВИР, а ОВИР и есть их комендатура. Как я раньше не догадался! Чья это вообще милиция, российская или немецкая? Ах, вот оно что! Хорошо, не проболтался, что знаю тайну сражения у разъезда Дубосеково.

Я знаю, как бывает с полицией в других странах, не таких образцово-демократических, как моя родина.

Со мной работал во франкфуртском аэропорту жизнерадостный паренек, звали его Андреас Хольц. Хольц этот — чистокровный немец, но родился и вырос в Бразилии. В отличии от своих немецких коллег Хольц не испытывал комплекса вины за военное прошлое родителей и открыто и радостно сообщал об этом окружающим и мне в том числе.

— Дед — фашист был, большая шишка в Вермахте. Командовал там танковым полком, что ли? Головорез, сам понимаешь. Какие дела творил, не знаю, врать не стану. Что ж ему, трибунала дожидаться? Рванул после войны в Бразилию. Мировой был дед!

Один раз Андреас притащил на работу карманные серебряные часы и принялся их показывать.

— Вот — раритет, наследство дедово. С собой старик всегда таскал.

— Смотри, тут чего-то написано, — показал кто-то из нас на крышку часов.

Надпись не читалась, так как была практически полностью стёртой. Проступали только последние буквы «…elet».

— Ходят? — спросил я.

— Причём здесь, ходят — не ходят? — ответил Хольц и спрятал часы. — Говорю же, память от деда осталась. Мне завещал.

В Бразилию Хольца младшего тянуло, словно магнитом. Девять месяцев со скрипом он во Франкфурте выдерживал, потом срывался и уезжал. Так он и жил: летом в Германии, зимой по три месяца в Бразилии.

— У меня лето — круглый год, — рассказывал он.

Раз в году мы шли в столовую отмечать его возвращение. Так было и в позапрошлом году. Хольц светился счастьем и загаром, песок Капа-Кабаны ещё не высыпался окончательно из его чемодана.

— Встретил там свою новую любовь. Грудь вот тут так у неё идёт, ноги, сейчас тебе покажу, — Андреас для наглядности всё демонстрировал на себе…

— Не, ноги не хочу смотреть, — отбиваюсь я.

— Завидуешь?

— Завидую. Жениться не собираешься?

— Если женюсь, куда я её зимой дену? Это у русских зимой спячка. У нас — карнавал! Тебя не тянет в Москву?

— Тянет иногда, — отвечаю.

— В Москве мороз зимой минус двадцать, да?

— Все немцы спрашивают, когда узнают, откуда я приехал в Германию, про мороз. Андреас, ты ж бразилец, а не немец. Спроси чего-нибудь другое.

Нам с Хольцем хорошо вдвоём. Он понимает меня, а я его — с полуслова.

— Ладно, — Хольц жмурит глаза под очками. — Около Кремля медведи ходят?

— Да, разумеется.

— Грабят, небось, среди бела дня? Я по ящику видел передачу, — продолжает Хольц.

— Медведи грабят?

— Не-е-т. Полицаи. Русский полицай хуже бандитов, по ящику сказали.

— Это, смотря как пойдёшь и куда зайдёшь, на Красной площади тихо, — я стараюсь говорить убедительно, без иронии. — Туристам дальше и не надо ходить.

— Точно. Как ты правильно сказал! Туристам не надо далеко ходить, куда местные идут. Вроде нас с тобой, таких дураков. Я понял. Значит, в Москве, как в Рио. Я тебе такой случай расскажу. Однажды понесло меня погулять по буфету. В бар зашёл. Думал, с девочкой познакомлюсь, уже вроде наметился. Стою, коктейль свой пью, слышу крики. «Никому не выходить, полиция. Проверка документов». Много их забежало В баре они чего-то искали и проверяли таким образом. Кричат со всех сторон: «Документы!» Тянусь в грудной карман за паспортом, — тут Хольц оторвался от тарелки и принялся не только рассказывать, но и показывать, размахивая вилкой и ножом. — Только вытянул паспорт, удар дубинкой вот сюда вот, и команда: «Руки по швам».