Москва – Берлин: история по памяти - [107]

Шрифт
Интервал

Перед нами всего несколько машин, как вдруг замечаем: мимо нас прямо к КПП проходит хиппи с рюкзаком. Томас! Быть не может! Но что ему оставалось делать? У самого КПП привал устраивать? Колонна машин продвигалась слишком медленно, вот он нас и обогнал. А если сейчас он «проколется»? Нет, я этого больше не выдержу. Мы с Буркхардом, окаменев, сидим и смотрим на пограничников. Вон, и турецкая сторона уже видна.

Том уже подходит к пограничникам. Отдает паспорт. Тот исчезает в окошке. Том ждет. Ждет дольше обычного, или нам только кажется? Мы с Буркхардом прямо кожей чувствуем, в каком он напряжении. При этом положение его куда хуже, чем мы могли предполагать: он, оказывается, начисто забыл, как его зовут…

Любую мелочь своей биографии он помнит назубок, любую! Но фамилию! Но имя! Как, черт возьми, меня зовут? Как быть, если спросят? Но вот пограничник уже протягивает Тому паспорт. Вскинув вещмешок на плечо, Том неспешно, вразвалочку переходит на турецкую сторону. Минует и контроль на въезд. Все, Том прошел!

Теперь на очереди мы с Буркхардом. С намного по идее ничего не должно случиться — не станут же нас задерживать из-за каких-то гэдээровских шмоток? Подаем паспорта из окна машины, оттуда они перекочевывают в будку. Все знакомо до боли. Паспорта обратно, взгляд в салон машины, «проезжайте». Только помедленнее, помедленнее. Наконец минуем нейтральную полосу. Турецкие пограничники. Все как обычно. Теперь на стоянку. Вылезаем, только спокойнее. А вот и Том. На лице волнение и тревога — как там ребята? Нет, мы ничем себя не выдаем, ни жестом, ни кивком, — там не должны заметить, что мы знакомы. Ну, где же они, сколько можно?!

Наконец-то. Максимилиан. Подходит к болгарским пограничникам. Отдает паспорт. Ждет. Ну почему опять так долго? Слава богу, вот и паспорт. И он тоже вскидывает вещмешок на плечо и выходит в свободный мир.

Теперь Бернд.

— Да он же слепой, как крот.

— Сейчас промахнется! — хихикают ребята, уже в предвкушении победы.

А Бернд и правда уже шагает к нам, напряженно глядя прямо перед собой.

— Мешок тяжелый, — только и буркает он, скидывая ношу себе под ноги. Похоже, он вообще не в себе.

— Меня по полной вырубило, — признается он потом.

Пятеро ребят стоят, обнявшись, себя не помня от радости, готовые тут же, прямо возле границы, устроить индейские пляски. Недоуменные, отчужденные взгляды окружающих — нам на это плевать. Наконец-то можно сбросить напряжение и дать волю своим чувствам. Заполняя турецкие въездные анкеты, мы изощряемся кто как может.

Но нам не терпится поскорее унести ноги. Непосредственная близость места, где нам грозило столько опасностей, таит в себе что-то гнетущее. А потому — скорей в машину. От границы небольшой крюк вглубь страны, до Эдрина, а оттуда на юг, снова к границе, но уже греческой. Однако даже на этом недолгом маршруте мы начинаем замечать: что-то неладно. На дороге полно военной техники, большинство грузовиков и бронемашин с закрашенными синей краской фарами, снуют туда и обратно, беспорядочно и явно в спешке. Укрытые брезентом боевые позиции, солдаты. Даже здесь, на стыке трех стран, где столь близко соседствуют Варшавский пакт и НАТО, а внутри НАТО — враждебные «союзники» Турция и Греция — подобная суматоха выглядит странно.

На подъезде к греческой границе постепенно начинаем понимать: трудности наши отнюдь не кончились. Пограничный КПП будто вымер. Как только переезжаем на греческую сторону, нашу машину прижимают к обочине, велят отъехать в сторону, забирают паспорта.

— Наши дивные паспорта! — стонет Том.

Вежливо, но непреклонно нам предлагают пройти в помещение и для начала подождать. На стене только «Феникс из пепла», символ греческой военной диктатуры. Что все это значит? Караулящие нас постовые, судя по всему, рядовые солдатики наших примерно лет, явно смущенные происходящим, объясняют: командир обедает. Наконец появляется и он сам — и начинается форменный допрос. Что мы видели на турецкой стороне? Сколько грузовиков, сколько бронемашин? Передвижения войск? Укрепленные позиции?

Только этого нам не хватало! Шпионов из нас делать! Теперь, твердо зная, что самое страшное позади, мы пускаемся во все тяжкие. Отвечаем наперебой, стараясь перещеголять друг друга:

— Миллион танков!

— Ага, и примерно два миллиона бронемашин!

— И не меньше трех миллионов солдат!

Ничто не способно укротить наше веселье — похоже, оно заражает даже снисходительного дежурного офицера.

— Вот ваши паспорта — и счастливого пути. Куда направляетесь? В Салоники? Хорошо. Но советую поторопиться!

Да что случилось-то? Нам охотно объясняют. И только тут мы начинаем понимать, насколько оторвались за истекшее время от событий текущей политики. И то правда: новости на чужих языках мы слушать не могли, немецкоязычные радиостанции допотопный приемник нашего пожилого «опель-кадета» перестал принимать еще от австрийско-югославской границы, газет на понятном нам языке мы тоже давно в руках не держали. Иначе непременно бы узнали, что мы с нашей «акцией» угодили в самый эпицентр мирового политического кризиса. И как раз в день нашего отъезда из Германии положение предельно обострилось.


Еще от автора Иоахим Фест
Адольф Гитлер (Том 1)

«Теперь жизнь Гитлера действительно разгадана», — утверждалось в одной из популярных западногерманских газет в связи с выходом в свет книги И. Феста.Вожди должны соответствовать мессианским ожиданиям масс, необходимо некое таинство явления. Поэтому новоявленному мессии лучше всего возникнуть из туманности, сверкнув подобно комете. Не случайно так тщательно оберегались от постороннего глаза или просто ликвидировались источники, связанные с происхождением диктаторов, со всем периодом их жизни до «явления народу», физически уничтожались люди, которые слишком многое знали.


Адольф Гитлер (Том 2)

«Теперь жизнь Гитлера действительно разгадана», — утверждалось в одной из популярных западногерманских газет в связи с выходом в свет книги И. Феста.Вожди должны соответствовать мессианским ожиданиям масс, необходимо некое таинство явления. Поэтому новоявленному мессии лучше всего возникнуть из туманности, сверкнув подобно комете. Не случайно так тщательно оберегались от постороннего глаза или просто ликвидировались источники, связанные с происхождением диктаторов, со всем периодом их жизни до «явления народу», физически уничтожались люди, которые слишком многое знали.


Первый миг свободы

В этом сборнике 17 известных авторов ГДР, свидетелей или участников второй мировой войны, делятся своими мыслями и чувствами, которые вызвал у них долгожданный час свободы, незабываемый для каждого из них, незабываемый и по-своему особенный, ни с чем не схожий. Для героев рассказов этот час освобождения пробил в разное время: для одних в день 8 мая, для других — много дней спустя, когда они обрели себя, осознали смысл новой жизни.


Адольф Гитлер (Том 3)

Книга И. Феста с большим запозданием доходит до российского читателя, ей долго пришлось отлеживаться на полках спецхранов, как и большинству западных работ о фашизме.Тогда был опасен эффект узнавания. При всем своеобразии коричневого и красного тоталитаризма сходство структур и вождей было слишком очевидно.В наши дни внимание читателей скорее привлекут поразительные аналогии и параллели между Веймарской Германией и современной Россией. Социально-экономический кризис, вакуум власти, коррупция, коллективное озлобление, политизация, утрата чувства безопасности – вот питательная почва для фашизма.


Марсианин

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

В этом томе собраны повести и рассказы 18 писателей ГДР старшего поколения, стоящих у истоков литературы ГДР и утвердивших себя не только в немецкой, но и в мировой литературе. Центральным мотивом многих рассказов является антифашистская, антивоенная тема. В них предстает Германия фашистской поры, опозоренная гитлеровскими преступлениями. На фоне кровавой истории «третьего рейха», на фоне непрекращающейся борьбы оживают судьбы лучших сыновей и дочерей немецкого народа. Другая тема — отражение действительности ГДР третьей четверть XX века, приобщение миллионов к трудовому ритму Республики, ее делам и планам, кровная связь героев с жизнью государства, впервые в немецкой истории строящего социализм.


Рекомендуем почитать
Смерть империи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


И всегда — человеком…

В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.


Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.