Москва – Берлин: история по памяти - [107]

Перед нами всего несколько машин, как вдруг замечаем: мимо нас прямо к КПП проходит хиппи с рюкзаком. Томас! Быть не может! Но что ему оставалось делать? У самого КПП привал устраивать? Колонна машин продвигалась слишком медленно, вот он нас и обогнал. А если сейчас он «проколется»? Нет, я этого больше не выдержу. Мы с Буркхардом, окаменев, сидим и смотрим на пограничников. Вон, и турецкая сторона уже видна.

Том уже подходит к пограничникам. Отдает паспорт. Тот исчезает в окошке. Том ждет. Ждет дольше обычного, или нам только кажется? Мы с Буркхардом прямо кожей чувствуем, в каком он напряжении. При этом положение его куда хуже, чем мы могли предполагать: он, оказывается, начисто забыл, как его зовут…

Любую мелочь своей биографии он помнит назубок, любую! Но фамилию! Но имя! Как, черт возьми, меня зовут? Как быть, если спросят? Но вот пограничник уже протягивает Тому паспорт. Вскинув вещмешок на плечо, Том неспешно, вразвалочку переходит на турецкую сторону. Минует и контроль на въезд. Все, Том прошел!

Теперь на очереди мы с Буркхардом. С намного по идее ничего не должно случиться — не станут же нас задерживать из-за каких-то гэдээровских шмоток? Подаем паспорта из окна машины, оттуда они перекочевывают в будку. Все знакомо до боли. Паспорта обратно, взгляд в салон машины, «проезжайте». Только помедленнее, помедленнее. Наконец минуем нейтральную полосу. Турецкие пограничники. Все как обычно. Теперь на стоянку. Вылезаем, только спокойнее. А вот и Том. На лице волнение и тревога — как там ребята? Нет, мы ничем себя не выдаем, ни жестом, ни кивком, — там не должны заметить, что мы знакомы. Ну, где же они, сколько можно?!

Наконец-то. Максимилиан. Подходит к болгарским пограничникам. Отдает паспорт. Ждет. Ну почему опять так долго? Слава богу, вот и паспорт. И он тоже вскидывает вещмешок на плечо и выходит в свободный мир.

Теперь Бернд.

— Да он же слепой, как крот.

— Сейчас промахнется! — хихикают ребята, уже в предвкушении победы.

А Бернд и правда уже шагает к нам, напряженно глядя прямо перед собой.

— Мешок тяжелый, — только и буркает он, скидывая ношу себе под ноги. Похоже, он вообще не в себе.

— Меня по полной вырубило, — признается он потом.

Пятеро ребят стоят, обнявшись, себя не помня от радости, готовые тут же, прямо возле границы, устроить индейские пляски. Недоуменные, отчужденные взгляды окружающих — нам на это плевать. Наконец-то можно сбросить напряжение и дать волю своим чувствам. Заполняя турецкие въездные анкеты, мы изощряемся кто как может.

Но нам не терпится поскорее унести ноги. Непосредственная близость места, где нам грозило столько опасностей, таит в себе что-то гнетущее. А потому — скорей в машину. От границы небольшой крюк вглубь страны, до Эдрина, а оттуда на юг, снова к границе, но уже греческой. Однако даже на этом недолгом маршруте мы начинаем замечать: что-то неладно. На дороге полно военной техники, большинство грузовиков и бронемашин с закрашенными синей краской фарами, снуют туда и обратно, беспорядочно и явно в спешке. Укрытые брезентом боевые позиции, солдаты. Даже здесь, на стыке трех стран, где столь близко соседствуют Варшавский пакт и НАТО, а внутри НАТО — враждебные «союзники» Турция и Греция — подобная суматоха выглядит странно.

На подъезде к греческой границе постепенно начинаем понимать: трудности наши отнюдь не кончились. Пограничный КПП будто вымер. Как только переезжаем на греческую сторону, нашу машину прижимают к обочине, велят отъехать в сторону, забирают паспорта.

— Наши дивные паспорта! — стонет Том.

Вежливо, но непреклонно нам предлагают пройти в помещение и для начала подождать. На стене только «Феникс из пепла», символ греческой военной диктатуры. Что все это значит? Караулящие нас постовые, судя по всему, рядовые солдатики наших примерно лет, явно смущенные происходящим, объясняют: командир обедает. Наконец появляется и он сам — и начинается форменный допрос. Что мы видели на турецкой стороне? Сколько грузовиков, сколько бронемашин? Передвижения войск? Укрепленные позиции?

Только этого нам не хватало! Шпионов из нас делать! Теперь, твердо зная, что самое страшное позади, мы пускаемся во все тяжкие. Отвечаем наперебой, стараясь перещеголять друг друга:

— Миллион танков!

— Ага, и примерно два миллиона бронемашин!

— И не меньше трех миллионов солдат!

Ничто не способно укротить наше веселье — похоже, оно заражает даже снисходительного дежурного офицера.

— Вот ваши паспорта — и счастливого пути. Куда направляетесь? В Салоники? Хорошо. Но советую поторопиться!

Да что случилось-то? Нам охотно объясняют. И только тут мы начинаем понимать, насколько оторвались за истекшее время от событий текущей политики. И то правда: новости на чужих языках мы слушать не могли, немецкоязычные радиостанции допотопный приемник нашего пожилого «опель-кадета» перестал принимать еще от австрийско-югославской границы, газет на понятном нам языке мы тоже давно в руках не держали. Иначе непременно бы узнали, что мы с нашей «акцией» угодили в самый эпицентр мирового политического кризиса. И как раз в день нашего отъезда из Германии положение предельно обострилось.