Московские градоначальники XIX века - [91]

По рассмотрении бумаг Степанова, доставленных из Москвы, оказалось, что рисунок баррикад не изображает действительного построения баррикад, но имеет весь характер насмешки над баррикадами, как объясняет сам Степанов, так, что тут не видно никакой злоумышленной цели; равным образом другие карикатуры и статьи относятся не до правительства, а до слабостей и недостатков чиновников и разных лиц; сверх того найден отрывок статьи, в которой Степанов, рассуждая о поклонении иконам, дозволил себе некоторые мысли, несовершенно согласные с православием.

Г<осподин> военный министр, не находя в настоящем деле особенной политической важности, тем не менее полагал, что Степанова по нынешним обстоятельствам следует выслать в одну из отдаленных губерний, под строжайший надзор местного начальства.

Государь Наследник Цесаревич изволил утвердить означенное мнение генерал-адъютанта князя Чернышева (военный министр. — А. В.), и об исполнении этого сообщено как министру внутренних дел, так и графу Закревскому»[224].

Засели революционеры и в Малом театре, который, как известно, считался «вторым университетом». Арсений Андреевич жаловался в Третье отделение на артиста Михаила Щепкина, который «протаскивал», по его мнению, на сцену Малого театра сочинения Александра Герцена.

И Щепкина, и Павлова, и Аксакова Закревский взял на карандаш и включил в специальный «Список подозрительных лиц в Москве», составив который, он в самом конце своего градоначальства отправил его в Петербург, министру внутренних дел В. А. Долгорукову. Министр, по замыслу Закревского, тоже когда-то занимавшего эту должность, не мог пройти мимо сего документа и должен был принять срочные меры к перечисленным в списке.

Но Долгоруков оказался более здравомыслящим человеком, ведь, по Закревскому, получалось, что почти все лучшие представители московской общественности являются политически неблагонадежными. Арсений Андреевич собрал в кучу всех — и славянофилов, и западников, и купцов, и преподавателей, и студентов Московского университета, и книгоиздателей, и цензоров. Если бы всех их выслали, то кто же тогда остался бы в Москве?

Возникает вопрос: при таких методах управления, наверное, у Закревского было немало врагов, нажитых им в период градоначальства? Неужели не жаловались на него? Жаловаться на Арсения Андреевича было опасно — ведь жалоба возвращалась к нему же. Закревский замордовал даже дипломатический корпус:

«Французский консул в Москве просил графа Закревского о дозволении праздновать именины Императора Наполеона и украсить в тот день католическую церковь трехцветными флагами. Граф Закревский отклонил это желание, но выразился при этом довольно резко и приказал окружить церковь жандармами и никого в оную не впускать! Консул вошел по этому предмету с жалобой к своему правительству»[225].

Не хотелось бы рисовать портрет Закревского исключительно черной краской. Неужели за 11 лет своего градоначальства он не сделал для Москвы ничего полезного, а только мучил и строил горожан во фрунт? Нет, в деятельности Закревского есть светлые моменты.

При Закревском в Москве случилось важнейшее событие общероссийского масштаба — открытие в 1851 году Петербургского вокзала, первого вокзала Москвы, связанной с Петербургом открытой тогда же между двумя столицами железной дорогой. 19 августа 1851 года в три часа утра первый поезд с государем и свитой выехал из Петербурга. В Москву приехали в 11 часов вечера. После смерти Николая его сын Александр II переименовал вокзал в Николаевский.

Вскоре Закревский объявил москвичам, что «с первого числа ноября месяца начнется движение по С.-Петербургско-Московской железной дороге, и на первое время будет ходить в день по одному поезду. Пассажиры приезжают за час, а багаж за 2 часа. Доезжают за 22 часа»[226].

Железная дорога преобразила Москву и страну, послужив своеобразным рычагом, потянувшим за собой и промышленность, и земледелие. Темпы, с которыми Москва стала превращаться во всероссийский промышленный центр, значительно ускорились.

Интересно, что московские власти намеренно не хотели строить вокзал в центре города, опасаясь возможного возгорания от огня и искр, вырывавшихся из топок паровозов, и производимого ими «адского шума». Поэтому и выбрали пустырь у Каланчевского поля.

Закревский заботился об улучшении экологической и противопожарной обстановки в Москве. По его предложению в июне 1849 года был принят закон, запрещавший строительство в Москве и Московском уезде «бумагопрядилен, шерстопрядилен, чугунолитейных, стеариновых, сальных, лаковарных и вообще таких заводов, которые производят горючие химические продукты». Градоначальник одновременно получил право разрешать открытие промышленных предприятий. Подспорьем в этом деле ему стал комитет по надзору за фабриками и заводами.

Одним из тех, кому пришлось отвечать перед Закревским, стал купец Михаил Яковлевич Рябушинский, основатель знаменитой династии. Градоначальнику доложили, что Рябушинский в нарушении всех правил устроил в своем доме фабрику. Все могло бы кончиться закрытием оной. Но Закревский решил по-другому, он позволил Рябушинскому работать и дальше, но с условием, что вместо дров для отопления фабрики будет использоваться торф. Так выразилась забота генерал-губернатора о сохранении подмосковных лесов, вырубка которых всё увеличивалась с ростом московской промышленности.