Московские градоначальники XIX века - [85]
А как радовалась мать Гоголя, Мария Ивановна! В своем письме от 6 апреля 1830 года П. П. Косяровскому она с благодарностью отзывалась о Закревском: «Николай мой служит в министерстве внутренних дел. Арсений Андреевич, по милости своей, поддерживает его там, а я не в состоянии теперь ему послать ничего, тем боле, что дом начали отделывать, и не могу вспомнить без ужасу, что он мне будет стоить».
Вряд ли Закревский предполагал, что письмо это сохранится и попадет в научный оборот не в связи с тем, что написано на его министерское имя, а по причине того, что автор послания — будущий великий русский писатель. Но даже если бы Арсению Андреевичу сказали, чью судьбу он решает, — ни один мускул на его лице не дрогнул бы. Сам Закревский не раз говорил, что Гоголя не читал. Он и на отпевание писателя в феврале 1852 года в храме Святой Татианы при Московском университете приехал не выразить свое уважение, а чтобы предотвратить возможные беспорядки.
Нельзя пройти мимо поразительного факта — Закревский сам находился под колпаком Третьего отделения. Вот какова была система, созданная в николаевской России. Обыкновенный донос от одного из агентов в 1826 году в один момент превратил Закревского в подозреваемого в неблагонадежности политика. В доносе говорилось, что еще во время службы дежурным генералом, то есть до назначения в Финляндию, Закревский посмел называть начальника Главного штаба князя П. М. Волконского «моим братом». В разговорах же с молодыми офицерами он говорил: «Скидайте глупости!» — имея в виду шпаги, а военные учения называл «дурачествами».
Говоря откровенно, Закревский должен был попасть в поле зрения жандармских агентов еще раньше, когда он в своих письмах всячески обличал ненавистного ему Аракчеева, ставшего причиной его финляндской ссылки. Но ведь тогда еще Третьего отделения не существовало! Как бы там ни было, под надзором жандармов Закревский находился почти всю вторую половину 1820-х годов.
В ту пору Министерство внутренних дел отвечало не только за поддержание полицейского порядка, но и за многие другие области общественной жизни. Государь не зря направил Закревского наводить муштру именно на этот важнейший участок государственного управления. Арсений Андреевич поначалу оправдывал высокое доверие. Он ввел много чего нового, ранее невиданного российскими чиновниками.
Например, он приказал обращаться к губернаторам не иначе как «предписываю Вашему Превосходительству», установил двухнедельный срок для ответов на канцелярские запросы, а в целях скорейшего наведения порядка в бумагах приказал лишать чиновников отпусков и не отпускать в отставку. Министр ввел табельные доски для учета присутствия на рабочем месте чиновников, которые обязаны были вешать свой табельный номерок на доску. О малейшем опоздании чиновников центрального аппарата на работу докладывалось лично министру. Не было ничего такого, что бы Закревский не регламентировал и не задокументировал. Он определил даже форму перьев, коими писали чиновники. Дисциплина в министерстве была железная. При Закревском значительно возрос и штат ведомства.
Закревский безрезультатно боролся все с теми же пороками государства, что живы и поныне, главным из них считал он коррупцию. Так, вернувшись из поездки по Центральной России в 1831 году, он доложил Николаю I о плачевном состоянии губернских администраций и полиции, погрязших в воровстве и взяточничестве. Причинами этого министр считал низкий уровень материального обеспечения чиновников. Но даже после увеличения государственных расходов на содержание управленческого аппарата коррупция не только не была побеждена, а расцвела еще больше. Об этом ежегодно сообщало своему государю Третье отделение, но мало что менялось в российской бюрократической системе.
Благодаря неутомимым труженикам из Третьего отделения мы узнаем, каким министром был Закревский. Колоритный портрет Арсения Андреевича нарисован в «Картине общественного мнения за 1829 год», подлинник которой снабжен надписью: «Государь император изволил читать».
Что же прочитал Николай I? Теперь и мы можем это узнать: «Господин Закревский деятелен и враг хищений, но он совершенный невежда. Всю свою славу и свое честолюбие он полагает в чистоте апартаментов, в соблюдении формы, в составлении карточек и в числе входящих и исходящих бумаг. Последние читаются и пишутся, но дело не двигается… Напротив, в целях достижения некоторой популярности и репутации великого государственного деятеля… господин Закревский полагает свою честь в том, чтобы незаметно оказывать покровительство своим подчиненным. Все сообщаемые ему жандармерией сведения он посылает губернаторам, сообщая им, от кого они исходят; это тормозит деятельность жандармов и навлекает на них придирки и злобу местных властей. Сколько ему не объясняют, что эти сведения сообщаются ему только в порядке частном, — …он не отступает от своей методы.
Состояние провинциальных тюрем в высшей степени плачевно, потому что министр, по странному пониманию справедливости, полагает, что не следует нежить злодеев, не принимая во внимание того, что среди заключенных могут быть люди невинные и несчастные. Полиция в губерниях тоже в плачевном состоянии, везде, даже под стенами Петербурга, кишит беглецами и бродягами. Не принимается никаких мер против опустошающих целые местности эпизоотий, и все заботы администрации ограничиваются перепиской.
