Морская яшма - [74]

— Тогда… Как по-вашему, кто это мог быть? — тихо спросила я.

Брок не ответил на вопрос. Вместо этого он наклонился ко мне и взял мою руку в свои ладони.

— Ну вот, уже лучше. Вы наконец перестали дрожать. Выглядите, конечно, ужасно, и нос покраснел, но хоть зубами больше не стучите. Трудно поверить, что вы плакали такими горючими слезами только потому, что считали меня убийцей и боялись об этом говорить.

Тут уж все мои подозрения показались мне совершенно нелепыми. Наверное, Брок считает меня безнадежной дурой, и поделом… Я уже совсем было предалась благодушию, но тут он испортил мне настроение.

— Раз уж вы пока никому ничего не говорили, сохраните все, пожалуйста, в тайне еще несколько дней, — попросил он. — Пообещайте никому ничего не говорить, по крайней мере пока я не вернусь из Салема.

— Но для чего? — удивилась я. — Если это действительно преступление, то нельзя больше медлить. Я думаю…

Тон мужа немедленно сделался жестким:

— Поменьше думайте. Вы и так натворили дел, утаив важное обстоятельство. Так что теперь предоставьте мне самому во всем разобраться. Подумайте лучше, какое это произведет впечатление, когда вы заявитесь к Дадли со своей новой историей! Тут-то он вас и заподозрит.

Брок был прав, но все равно меня встревожил. Я понимала, что, если он решил пока никому ничего не говорить, это могло означать только одно: он кого-то защищает. Если не себя, то… неужели мать? Но мне не хватило храбрости бросить ему в лицо новое обвинение. Вместо этого я сделала то, о чем напрочь забыла пять минут назад, — рассказала о картах в письменном столе, как пыталась разгадать, что означает китовая печать, и как недавно мои поиски увенчались успехом и я нашла признание капитана Обадии. Я как умела пересказала содержание письма.

— Вот, сами видите, что в конце концов я была права, — закончила я. — Это не мой отец застрелил вашего на борту "Морской яшмы", а капитан Обадия.

Брок смотрел на меня как-то странно, почти с нежностью. Неужели это так много для него значило? Сможет ли он теперь забыть о мстительном чувстве к тому, кто носил фамилию Хит?

— Миранда! — произнес он, и мое имя прозвучало в его устах удивительно ласково. Я и не подозревала, что голос мужа бывает таким теплым.

Быстрым движением он легко поднял меня с кресла и сел в него, а меня усадил себе на колени. Я покорно положила голову Броку на плечо и обвила его шею руками. Еще секунда, и он поцеловал бы меня. А я не отняла бы губ. Но в эту секунду дверь в коридор с грохотом распахнулась и в комнату шагнула женщина в развевающейся ночной рубашке, с высоким медным подсвечником в руках. Свеча ярко горела. Сибилла Маклин злобно уставилась на нас.

Так же легко Брок пересадил меня в другое кресло и без тени стыда или неловкости встал навстречу матери.

Застывшая, холодная маска лица миссис Маклин ожила, его черты исказило бешенство.

— Что я вижу: вы вместе! — вскричала она. — Ты принес ее к себе в комнату! Я не потерплю этого, Брок! Неужели ты думаешь, что я позволю тебе изменить памяти отца?

Откуда она знает, что Брок меня принес? Опять подслушивала!

Ее гнев граничил с помешательством. Я вжалась в свои одеяла, закуталась в них, словно они могли защитить. Но Брока слова матери не испугали. Он подошел к ней, взял из рук подсвечник и поставил его на стол.

— Миранда — моя жена, — твердо ответил он, — и происходящее за нашей дверью тебя не касается.

Свекровь грозно шагнула ко мне, но Брок схватил ее за руки. Она попыталась вырваться, но быстро сдалась.

— Пора тебе опомниться, — сказал Брок сурово. — Я понимал твои страдания и сочувствовал, но так продолжаться не может. Тебя не память об отце терзает, а ревность к матери Миранды. Тебя снедает ненависть из-за Карри Коркоран. Пора уже опомниться.

Волоча ее за руку, он подошел ко мне и, прежде чем я поняла, что он задумал, свободной рукой сдернул с меня одеяло и разорвал ночную рубашку на плече.

— Видишь? — указал он своей матери на шрам. — Вспомнила, как едва не стала убийцей? Ты понимаешь, до чего дошла бы, если бы тебя не остановили?

Однажды Сибилла Маклин уже смотрела на мое обезображенное плечо, и на губах ее играла улыбка злорадного удовлетворения, которого я тогда не понимала. Сейчас она в страхе отпрянула — вернее, отпрянула бы, если бы Брок не удержал ее и не заставил смотреть.

Она захныкала:

— Я не хотела причинить малышке вреда! Я только хотела заглянуть в колыбельку посмотреть, почему она плачет. Я не хотела, чтобы муслин загорелся. А он возьми да и вспыхни от свечи, я и опомниться не успела. Но я позвала на помощь! И ты прибежал, Брок, и схватил девочку, и сбил пламя. Она ведь выжила, правда? Я позвала на помощь, и ты ее спас. У девчонки только шрам остался, я не хотела ее смерти!

Брок посмотрел на меня.

— Иди к себе, Миранда. Я ее успокою. Я знаю, что делать.

Подхватив свои одеяла, я метнулась из теплого кресла у огня в промозглый холод своей комнаты. Захлопнула дверь и с отвычки ощупью нашла в темноте каминную полку. Мои озябшие пальцы наткнулись на ключ. Дрожащей рукой я заперла дверь в коридор. Дверь в комнату Брока запирать не стала.