Морская Авиация - есть! - [14]

я смело, даже излишне резко, разбудил отрядного и потащил его на предполетные

указания. Указания проводились в форме построения командира и штурмана основного

и резервного экипажей на плацу около избушки оперативного дежурного. Медосмотр

проводился по утрам, путем посещения летного состава в комнатах, заодно доктор и

похмелялся. В этот раз указания затянулись. Метеоролога тоже надо было поднять и

разбудить, объяснить ему метеообстановку, чтобы он мог зачитать ее на магнитофон.

Все это время мы стояли на плацу, курили, нервничали. Наконец все собрались, мы

построились, командир полка предоставил слово доктору. После его бодрого доклада

о готовности, по состоянию здоровья, летного состава к полетам, мой командир

плашмя рухнул на бетон перед командиром полка. Убедившись в потере сознания

командиром отряда, командир полка вежливо попросил доктора прокомментировать

случившееся. Ни секунды не задумываясь, доктор выдал диагноз - солнечный удар.

Вспомнив, что последние 3 дня шел проливной дождь, покосившись на "железные" 150

метров, командир с диагнозом согласился. Тело оживили, отнесли в барак, указания

продолжились. Я, лишившись командира, тоже пошел было в комнату, но зам.

командира АЭ, из резервного экипажа, меня придержал, объяснив, что, не смотря на

то, что его штурман стоит устойчиво, лететь он не сможет, потому, что тоже долго

отдыхал перед полетами. Командир полка сделал вид, что ничего не заметил. Мы

пошли к самолету.

Без особого желания я залез в кабину, и, представьте мое раздражение, когда в

кресле правого летчика я увидел полковника, начальника ПО дивизии, о

существовании которого мы все забыли, потому, что последние 3 дня тот из своего

персонального домика не выходил, общаясь только с официантками, которые его

кормили, и с планшетистками, с которыми, видимо, изучал расположение аэродромных

зон. Сидел этот начальник не очень усидчиво, и сразу потребовал у меня бортовой

журнал. Я подумал, что он сошел с ума, но тот совершенно логично объяснил, что

надо же куда-то пепел стряхивать. Выдал ему бортжурнал, плюнул, пошел в кабину.

Взлетели, 150 метров превратились в 100, идем в облаках, правак к штурвалу не

прикасается, командир пилотирует. Заходим. Первый заход с проходом, 100 метров,

бороды до земли. Командир заходит уверенно, ему погода не интересна, он все

равно без очков плохо видит. Прошли по кругу, идем на посадку. После четвертого

разворота полковник решил помочь командиру, взялся за штурвал, начал активно

вмешиваться в управление самолетом. Времени мало, высота 500, командир не стал

бороться с праваком, а просто треснул его кулаком в то место, которое у

нормальных людей называется лицом, тот от неожиданности и выпустил штурвал. Мы

благополучно произвели посадку, пока заруливали, полковник, надувшись, соображал,

как ему реагировать, потом принял грамотное решение. Когда вышли из самолета, он

похвалил командира за умелый заход в сложных условиях, признал, что был не прав,

и ушел в свой любимый домик. А я окончательно разозлился на все, пошел в комнату,

где и помог командиру лечиться от последствий солнечного удара. Полеты

закончились без приключений, что свидетельствовало о хорошей подготовке летного

состава.

Банный день.

Наконец выполнили план полетов по минимуму, пришла пора расслабиться. Пришел

транспортный самолет, разрешили отпустить часть людей к семьям, на субботу и

воскресенье. Первый залет на побывку возглавил сам командир полка, а за себя

оставил начальника штаба полка. Нормальный был начальник, откуда-то приблудился

в полк после академии, но уж очень суетной был, все пытался себя проявить.

Отчество у него было - Хабибулович, чтобы не ломать язык, мы превратили его в

Халабудыча. Вот и сказал командир Халабудычу, чтобы он оставшийся народ не томил,

а отпустил в баню по полной схеме, на отдых, так сказать. Все понял Халабудыч,

но недоброе задумал, гад. Отпустил он нас в баню, и расслабиться разрешил, и

вечернее построение отменил. Ну, мы и расслабились не по детски. То есть очень

даже по-взрослому. А баня и водка были в поселке Леонидово, все туда и рванули,

оставив в гарнизоне только охрану и оборону. Халабудыча никто в баню не

пригласил, человек он был новый, поэтому расслаблялся начальник штаба

самостоятельно. Расслабившись до потери сознания и совести, он зашел к

оперативному дежурному и объявил полку экстренный сбор. Опытный офицер сначала

попытался послать Халабудыча, ну хотя бы поспать, а после неудачной попытки

послал посыльных в Леонидово, в опорные точки, то есть в баню, в магазин, и на "графские

развалины", - это место, где после бани, по дороге домой, народ принимал допинг.

Нас посыльный застал в магазине, где мы покупали разную жидкость, чтобы

продолжить банкет в бараке. Командир дал команду продолжить закупку, а

лейтенанта послал на площадку у магазина с задачей добыть транспорт. Выскочил

лейтенант из магазина, а машин то и нет. Совсем все плохо. Но тут, на свою беду,

к магазину за водкой подъехал абориген на телеге, а в телегу ту была впряжена

одна лошадиная сила. Как только абориген зашел в магазин, лейтенант влез в