— Ан-на? — упал на нее сверху, придавливая в судороге, которой никакой ужас не мог уже помешать. И, всплеснув собой, как хвостом по волне, женщина поднялась под ним, двигая жадным лицом с линзами выпуклых глаз, и, забившись, одним движением сильных, как рычаги, рук с рядами зубчатых шипов от плеч до кистей, сломала ему шею.
— Мой, мой сладкий, мой!!! — голос скрипел осколками, падали вокруг разрезанные им плети, чернели, скручиваясь и умирая. Дышало под клубком тел огромное пространство, проваливаясь глубокими дырами и выпирая неровными комками.
Придерживая на весу сведенное судорогой тело, она смотрела в пустые глаза и, когда судороги стихли, отпустила на себя, расставив поверх потной спины огромные рычаги рук. Смотря в потолок, улыбнулась растерянно и счастливо, ощутив, что уходят острые зубцы, затягиваясь кожей с нежным загаром. А потом вздохнула прерывисто, как вздыхают наплакавшиеся дети. Укладывая треугольную голову с огромными, темными и все еще широкими глазами без зрачков на неподвижное плечо, сказала в мертвое ухо:
— Я, правда, не хотела. В петли.
Вскоре Анне захотелось спать. Выбравшись из-под тела, она легла к мертвому Павлу вплотную, обняла и закрыла глаза, но потом, вспомнив что-то, вздохнула. На лбу, под спутанными прядями волос, тенью легла черточка.
Протянула красивую руку. Прижала трубку к уху.
— Саша? Не сердись, пожалуйста. Он пришел все-таки. Да.
Выслушав, добавила сокрушенно:
— Ну, да. Ты же знаешь, я сама — никогда… Не открою, никому. Я…
… -…Что хочу? Хочу — море.
