Море в подарок - [2]

Когда шея устала, перевернулся на спину, вдавливая затылок в каленый скрипящий песок, закрыл глаза. Анна тут же пришла, нарисовав себя на пламени сетчатки. Чуть угловатый, изящный силуэт, окруженный дымкой жирного уверенного в себе мужского голоса.

— Так нечестно. Тебе все. И тебе — Анна… Так нельзя.

Солнце давило на веки и грудь. Он сел, обхватывая колени потными руками. Солнце не обиделось, положило горячую руку на темя и снова прижало. У босой ноги муравей, спотыкаясь, тащил сушеное крыло бабочки. Павел осторожно взял крыло за истрепанный кончик. Муравей, подергавшись, расцепил челюсти и, побегав рядом, заспешил от добычи, бросил ее Павлу. Вот бы и ему так. Не получается — и не надо. Найдется другая. Но Анна — одна. Безумие какое-то. Увидел, и теперь, хоть не живи.

«Да. Хочу.»

Когда женщина говорит таким голосом, такие вещи… Это ведь что-то значит?

Вопрос не имел значения. Любым голосом, любую вещь могла сказать она. Например, пошел вон, скотина, не смей. Но поздно. Говорить поздно. Все уже случилось.

Он встал с песка, похоронив ломкое крылышко в маленькой катастрофе, созданной его пяткой. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как из кованых ворот выезжает тот самый джип. На повороте к морю из притормозившей машины вышла Анна в белом простом платье с треплющимся на ветру подолом, постояла, кивая внутрь и поправляя туго стянутые в хвост черные волосы. И, помахав рукой, ушла снова к дому. Ворота сошлись, расчертив зеленый газон толстыми железными линиями.

Павел перевел дыхание и посмотрел на опущенные руки. Вчера он с ней танцевал. Левая рука держала талию, правая — голое плечо с косточкой под пальцами. А позавчера она еще не знала, как его зовут. А неделю назад выслеживал ее на пляже, крался по узким улочкам городка, не отводя глаз от покачивания бедер под светлым подолом. И вот пришло сегодня. Он дернулся неловко, как ночью на танцевальной площадке ресторанчика, решая, куда идти. Сделал было шаг к дороге, изгибом ведущей к тенистому саду вокруг игрушечного замка, но развернулся к морю и, кинувшись в зеленую воду, поплыл, резко работая руками. Сердце стучало уверенно. Сегодня — не вчера и не позавчера. И просто так женщины не говорят «да». А тем более — «хочу».

— Я подарю тебе… море…

Вскидывал тело и падал в текущую воду, представляя, как тонут, бледнея, уходя в прозрачную толщу, длинные глаза, становятся рыбами, как им и должно. Потому что нельзя так с ним. Он не такой, как эти, с мутными ленивыми лицами, похожие на спящих насекомых, рассевшихся по темным ночным листьям.

— Ты получишь море, Анна. Все целиком. Сегодня же.

Стоя у кованых ворот, он чувствовал, как морская соль стягивает под рубашкой кожу. Под костью лба тоже все стягивалось, будто плавая, он набрал полный череп зеленой воды, веселой и безумной, шепчущей о том, что все можно, все, под ярким солнцем маленького города на берегу теплого моря. И, услышав из металлической коробочки на воротах ее голос, спросивший без удивления:

— Что тебе надо? — запрокинул голову к блестящему в тени глазку видеокамеры. Поднял руку с зажатым свернутым пакетом:

— Я принес. Что обещал.

— Море? — коробочка рассмеялась. Павел, не отвечая, ждал, когда без скрипа разойдутся толстые прутья. И, пройдя по гравию дорожки, поднялся по гранитным ступеням к высокой двери мимо ласковых каменных львов.

Сидя в прохладной большой комнате, бликующей чем-то там, что было неважно, следил, как она тихо ступает босыми ногами и коленки мелькают из-под широкого подола мужской футболки. Его футболки. Поставив на скатерть стеклянные стаканы с красным соком, Анна села напротив и, поправляя мокрые волосы, кивнула:

— Пей.

Он пил, не понимая вкуса. С каминной полки смотрел муж, смеясь с большой фотографии, в этой самой футболке. И она там была, положив голову мужу на плечо, тоже смеялась, выставив руку с теннисной ракеткой.

— Ты его любишь? — сок оставлял на стекле красные разводы, пачкал, как кровью. Наверное, томатный, холодный и без соли.

— Я… Ты не слишком торопишься? Пей.

— Не хочу больше, — донышко стакана оставляло на скатерти влажные кружки.

— А чего же ты хочешь?

Ее ноги, положенные одна на другую, продолжались куда-то в бесконечность, в которой не было ничего, кроме них двоих — Павла и Анны. Не дождавшись ответа, протянула руку к лежащему на краю стола свертку:

— Что ты принес?

— Не трогай!

Ее рука отдернулась, как у школьницы. Длинные глаза, полные скрытого смеха, бесили. Павел положил сверток на колени и сжал, хрустнув полиэтиленом. Грубые очертания тяжести внутри успокоили, и соль безумия в голове растворилась, позволив, наконец, говорить.

— Я обещал тебе море вчера. А вы все смеялись. Не надо смеяться. Надо мной — не надо.

Анна послушно кивнула и замерла. Руки, сложенные вместе, держала на голых коленях. Ее неподвижность вдруг испугала его. Что-то нечеловеческое проступило в чертах светлого лица с большими глазами, маленьким ртом и тенями на впалых щеках. И — в угловатых очертаниях застывшей фигуры с абсолютно симметрично поставленными коленями и так же ровно лежащими на них руками.

— Если ты приняла меня, одна. То мы сейчас тут, одни. Так?