Море в ладонях - [90]
Платонов прервал мысли Ершова:
— Не знаю, как думает Виктор Николаевич, а на мой взгляд, наши инженеры человеческих душ воздают дань моде с лихвой. Кто только не пишет сейчас о культе?!
— А вы хотели бы запретить людям писать на эту тему? — отвлек на себя Платонова Коренев.
— Да нет. Пусть пишут, но те, кто имеет на это моральное право. Вот вы, например. А сейчас пишут все. Все просто праведники и оскорбленные. У меня сын и дочь. Что же вы думаете? Они заявили однажды, что никогда не допустят того, что допустило мое поколение. Видите ли, они не мы!
— А что допустило ваше поколение? — спросил Ершов.
— Советскую власть завоевало — вот что! Безработицу ликвидировало, дало возможность учиться, две мировые войны выстояло!
Ершов смешливо щурился. Порой он любил позлить старика:
— Самокритики маловато, Кузьма Петрович!
— Что?! — прогремел Платонов. — Я вырастил их, одел, обул. Без пяти минут один инженер, другой врач. Нет уж, увольте. И если хотите, то ваш брат — писатель вот тут вот мне! — Он склонил голову, хватил ребром ладони себя по шее.
— И все же при чем писатели? — щурился мягко Ершов.
— Как при чем! А повести, кинофильмы о последней войне. Без конца одни отступления, паника, предательство, глупые командиры. Если и находятся стойкие, то это те, кто пострадал от культа…
— Таких тоже было немало.
— Согласен! Но судьбу Родины решил народ. Его не пересадишь… В общем, сгущать краски вы мастаки.
Ершову было уже не до шуток. Но и Платонов вдруг понял, что разговор на таких тонах в любом деле плохой помощник.
— Не о себе я тревожусь, Виктор Николаевич. И мы и дети наши за Советскую власть. Но их надо сегодня учить не только есть хлеб. Нельзя однобоко смотреть на жизнь.
— Кузьма Петрович, самое горькое у человека — разочарование. Зачем умалять значение конфликтов, противоречий, проблем? Не лучше ль учить человека думать о сложностях сегодня, не завтра? Воспитывать его правдой жизни!
Теперь Коренев щурился, наблюдал с улыбкой за поединком.
— Правдой, вы говорите! — возмутился Платонов. — Вот она правда, только что здесь была. Петровский такую вам правду напишет, что тошно станет. Небось, своего ему мало, в писатели тоже полезет. Учить, перевоспитывать нас собирается.
Ершову было над чем задуматься. В повести, которую пришлось рецензировать, Игорь как раз воспевал разочарованных в жизни юнцов и девиц, «лягал» представителей старшего поколения, обвинял их в невежестве, раболепии. Не прямо, так косвенно в повести все шло от культа.
Ершову припомнилось. Как-то однажды шел он с Катюшей по скверу. Катюша старалась шагать нога в ногу, взяла его под руку, держалась как можно солидней.
«Вот и дожил, Виктор Николаевич, — говорил себе Ершов, — дочь по плечо, можно гордо пройтись, посмотреть на людей и себя показать».
Шел. И не просто шел — отдыхал. Чувствовал рядом родное и близкое существо. Знал, что идти ей дальше. Хотел, чтоб жизненный путь Катюши был легок, крылат…
А сзади бархатный, сочный голос:
— Виктор Николаевич?! Приветствую вас!
Ершов и Катюша обернулись. Оказалось, за ними давно наблюдал Ушаков. Он энергично пожал руку Ершову, познакомился «с милой дамой». И «дама» в восторге от столь элегантного взрослого человека, называвшего ее на «вы».
Буквально назавтра новая встреча. Ершов спешил в крайком. Виталий Сергеевич в сопровождении своих помощников спускался к черной «Волге». Прошел в трех шагах — не заметил.
И еще рукопожатие вспомнилось Ершову. На улице лил сильный дождь. Встретились в вестибюле так неожиданно, что Ушаков механически сунул руку. Сунул и словно ошпарился. Посмотрел на ладонь. Видимо, пара капель с мокрого обшлага ершовского плаща стала причиной тому…
«Мелочи? — спросил себя Ершов. — Мелочи! Но почему я прежде всего узрел в его поведении чуждое обществу? Значит, и меня заедает мода выискивать всюду культ?»
И снова Платонов привлек к себе:
— От таких друзей, как Петровский, побереги меня бог, а от врагов как-нибудь сам избавлюсь. О последней поездке в Москву вам рассказывал? Добавлю: Крупенин — вот кого развенчать — значит, сделать доброе дело! Вы меня поняли, Виктор Николаевич?!
Полусерьезно, полушутливо Ершов спросил:
— Засучить рукава? Поддержать вас, ученых, силой печатного слова! А как посмотрит на это Дмитрий Александрович? — повернулся Ершов к Кореневу.
— Крупенина я не знаю. Может, Кузьма Петрович и прав. Может, надо писать о таких, критиковать их недостатки…
— И о вашей стройке надо писать! — вставил Платонов.
— Надо, — согласился Коренев. — Но с каких позиций? В одном абсолютно уверен: сами строители — люди чудесные. Их у нас тысячи! Если хотите, лично я слуга этим людям.
— О вас, о людях, я ничего не скажу плохого, дорогой Дмитрий Александрович, — продолжал с тем же накалом Платонов. — А вот услуги Крупенина обходятся его величеству рабочему классу не в копеечку — в миллионы! Чему равна проектная стоимость завода?
— Почти ста шестидесяти миллионам, — ответил Коренев.
— Во! Слыхали, Виктор Николаевич?! Непредусмотренных затрат уже сейчас больше, чем на три миллиона. И поверьте мне, старому чудаку, пока строят, еще сверх плана вколотят пятнадцать. А потом доводки, доделки. Знаем мы эти вещи. — Платонов приложил руку к сердцу, закрыл глаза, перевел дыхание. — Простите, не могу не волноваться!
В первую книгу киргизского писателя, выходящую на русском языке, включены три повести. «Сказание о Чу» и «После ливня» составляют своего рода дилогию, посвященную современной Киргизии, сюжеты их связаны судьбой одного героя — молодого художника. Повесть «Новый родственник», удостоенная литературной премии комсомола Киргизии, переносит нас в послевоенное киргизское село, где разворачивается драматическая история любви.
Тевье Ген — известный еврейский писатель. Его сборник «Наши времена» состоит из одноименного романа «Наши времена», ранее опубликованного под названием «Стальной ручей». В настоящем издании роман дополнен новой частью, завершающей это многоплановое произведение. В сборник вошли две повести — «Срочная телеграмма» и «Родственники», а также ряд рассказов, посвященных, как и все его творчество, нашим современникам.
Бурятский писатель с любовью рассказывает о родном крае, его людях, прошлом и настоящем Бурятии, поднимая важные моральные и экономические проблемы, встающие перед его земляками сегодня.
Новый роман-трилогия «Любовь и память» посвящен студентам и преподавателям университета, героически сражавшимся на фронтах Великой Отечественной войны и участвовавшим в мирном созидательном труде. Роман во многом автобиографичен, написан достоверно и поэтично.
Нынче уже не секрет — трагедии случались не только в далеких тридцатых годах, запомнившихся жестокими репрессиями, они были и значительно позже — в шестидесятых, семидесятых… О том, как непросто складывались судьбы многих героев, живших и работавших именно в это время, обозначенное в народе «застойным», и рассказывается в книге «В полдень, на Белых прудах». Но романы донецкого писателя В. Логачева не только о жизненных перипетиях, они еще воспринимаются и как призыв к добру, терпимости, разуму, к нравственному очищению человека. Читатель встретится как со знакомыми героями по «Излукам», так и с новыми персонажами.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!