Море в ладонях - [9]

Тамара Степановна закурила и отодвинула пачку «Казбека», она ждала, когда он выскажет все.

— Ты самый близкий мне человек! Скажи, Тамара, тебе никогда не казалось, что, разоблачив культ, мы что-то недоделали?

— Что именно, Виталий?

«Всегда она так, — подумал он. — Короткой, рубленой фразой. И тон какой-то — судейский».

— Может, не столько нам нужно было говорить о культе, сколько практически делать против него?! — пояснил Виталий Сергеевич.

— А именно?

— Не много ли пищи мы дали недругам, обывателям, критиканам?

— Постой, я не совсем понимаю тебя. Выходит, не стоило разоблачать культ?

«Ну вот! Только этого не хватало!»

— Пойми меня правильно. Я постоянно думаю о завтрашнем дне, о дисциплине, о партии.

С минуту они молчали. Заговорила она:

— И я пытаюсь понять, Виталий, тебя. Я помню твое выступление на активе после двадцатого съезда. Как ты говорил! Весь зал тебе аплодировал стоя! Не ты ли сказал, что мы обязаны рассказать народу всю правду? Обязаны, потому что живем для народа, для партии! Так или нет?

— Так! Конечно же так!

— Разве теперь ты думаешь иначе?

— С чего ты это взяла? — удивился он и лишний раз убедился в ее примитивном мышлении, в сухости. Пропало желание говорить «по душам».

По Тамаре Степановне Виталий Сергеевич судил и о многих женщинах, занятых на руководящих постах. Ему казалось, что деловитость и строгость свою они переносят и на мужа, и на семью. С годами они становятся сухарями, теряют женственность, забывают, что мужчина иногда хочет видеть в жене только женщину, женщину со всеми ее слабостями, со всеми ее чисто женскими достоинствами.

Тамаре Степановне был ненавистен Мопассан, чужд Шолохов. Она не терпела балет за трико на мужчинах, оперетту — за слишком подвижные бедра актрис… Не лучше ли было сказать ей, что он нездоров и болит голова?.. Годы, годы. Работа, работа… Когда-то запросто и к нему приходили товарищи по школе и по горкому. Было весело, людно, много спорили, отдыхали. Потом откуда-то появилось и утвердилось в доме дурацкое выражение: «не тот уровень». И вот результат: одни должны слушать его, других должен слушаться сам. Не по этой ли самой причине охотно он ехал в командировку и не в один из своих районов, а дальше, хоть за Якутск, хоть к черту на кулички. А уж ехать так ехать поездом. По крайней мере, наговоришься с людьми…

Но и на следующий день Виталия Сергеевича не оставили в покое. Явился заслуженный художник. Двадцать пять лет он пишет байнурские пейзажи. И он понимает этот святой уголок земли, неповторимость красок, аквамариновые глубины…

Пришлось сослаться на занятость.

А спустя три недели в «Литературной газете» появилась статья о флоре и фауне Байнура, о его уникальности и неизбежном загрязнении.

Теперь из Совмина и в первую очередь от Крупенина жди звонок.

Виталий Сергеевич сам позвонил в Москву. Объяснил, что противники стройки, по всей вероятности, не желают понимать, что проект очистных сооружений еще в работе. Даже как-то неловко за столь уважаемую газету, непонятна ее позиция…

И хотя статья была подписана незнакомой фамилией, волей-неволей подумалось о Ершове, подумалось с горькой обидой.

В тот же день Виталий Сергеевич пригласил на беседу директора проектного института Мокеева.

— Модест Яковлевич, насколько мне известно, вы один из авторов проекта Еловского целлюлозного?

— Так точно, Виталий Сергеевич.

— В свое время вам поручал товарищ Крупенин подыскать для завода место?

— Точно так.

— Вы жили до этого в Москве?

— Совершенно справедливо. Но меня всегда влекла к себе Сибирь. Что же касается привязки завода, то товарищ, Крупенин всегда высказывался за то, чтобы этот завод был построен именно на Байнуре. С группой научных сотрудников я обследовал около двадцати площадок и пришел к выводу, что лучшего места, чем в Еловке, не найти.

Виталий Сергеевич долго молчал, потирал висок. Мокеев ему не нравился: прятался за широкую спину Крупенина, а не отстаивал свои убеждения.

Виталий Сергеевич поднял голову. Собеседник от напряжения вздрогнул. Казалось, и редкий пушок на его черепе пошевелился. «И это руководитель проектного института?» — подумал Ушаков.

— Вы читали в газете статью? — спросил он.

— Читал. И весьма огорчен. Никак не согласен с автором.

— Еще бы! В Еловке построен город на шесть тысяч жителей, создана промбаза, подводится железнодорожная ветка, на сотню километров встали опоры высоковольтной линии, расчищена и подготовлена площадь для главного заводского корпуса, вложены миллионы на проектные и изыскательские работы… И все же я хочу знать: неужели Лучшей площади нельзя было выбрать?!

Мокеев поежился.

— В нашем Бирюсинском крае, в районе Байнура, лучшей площадки нет.

— А где есть?

— Север Байнура, Виталий Сергеевич, отпадает. Туда через всю соседнюю область надо тянуть железную дорогу…

— Но в Сибири есть Обь, Енисей, Иртыш, Амур, Лена!

— Совершенно справедливо. Воды нет такой, как в Байнуре. Любая речная вода потребует миллионы рублей на дополнительную очистку.

— Ну, а что, если построить завод, скажем, в районе нашего города? Большое ли расстояние тут до Байнура! Вряд ли вода Бирюсы отличается от байнурской.