Море в ладонях - [28]
Час, полчаса рыбалки — и Дробов вновь обретал покой. Гудели ноги после длительного перехода, был он чертовски голоден, но усталость душевная оставляла.
И еще приходил он к Байнуру. Был ли то шторм или незыблемая тишина, Байнур захватывал Дробова целиком, питал стариковской мудростью, растворял в своих думах печали, гневался искренне, по-мужски…
Держась за поручни теплохода, Дробов всматривался в знакомые очертания далеких берегов. Гольцы прибрежных хребтов, словно огромные остроконечные шатры, белели на горизонте цветом слоновой кости. Гольцы потому и гольцы, что нет на них даже мха. То что пытается к ним подняться, вступает в борьбу с диким камнем и ветром. Чем выше взберутся березы и сосны по кручам, тем ниже и некрасивей они своих сверстниц, избравших низины, подножье хребта. И все же трудно сказать, чья жизнь красивее. Береза-карлушка уйдет на изделия резчику, ее высокорослая сестра красавица скорее всего в поленницу дров…
Почти рядом Андрей услышал девичий смех, напомнивший вдруг журчание родника в таежных каменных россыпях. Второй голос — мужской — басовито сливался с приглушенным гулом мотора.
Андрей повернулся. На девушке было белое платье и белые туфли. Вспененные белой волной мягкие волосы сбегали на плечи и грудь. В синих глазах незнакомки — синий Байнур. Дробов вспомнил легенду о грозном седом Байнуре, о его непокорной дочери Бирюсе, сбежавшей к любимому, и невольно подумал, что о такой вот девушке в белом и писал Ершов свой сказочный образ красавицы Бирюсы.
Парень был крепок в плечах и рыж. Над тонкой верхней губой — щетка маленьких усиков щеголя, на подвижных скулах — косые баки. Лицо круглое, нос острый с горбинкой.
Собственно, Дробову было все равно, о чем говорила эта пара. Но парень умел рассмешить, вызвать прилив почти детской радости на лице собеседницы, предвосхитить ее. Это невольно заставило прислушаться и Андрея. Рыжий рассказывал старый, потрепанный анекдот, но рассказывал мастерски. Сам он не смеялся, только слегка снисходительно улыбался спутнице.
Андрей уже хотел спуститься в салон за сигаретами, когда парень окликнул его.
— Простите, товарищ, спичек у вас не найдется?
Рыжий держал в руке зажигалку — маленький пистолет — и, прежде чем подойти, дважды щелкнул импровизированным оружием.
— Бензин вышел, — пояснил он.
Девушка тоже приблизилась. В глазах ее был восторг, были небо и море. Дробов понял: под властью охвативших ее впечатлений девушка ищет и в нем необычное.
Ну что же, пусть ищет. Нашел же и он необычное в ней, сравнив с Бирюсой.
Прикурив, парень возвратил спички.
— Вы местный? — спросил он. — Рыбак? Я так и подумал!
Дробов был в своем повседневном костюме: в гимнастерке, бриджах и сапогах. Но это еще ни о чем не говорило. Парень явно лукавил, а может, и рисовался… Впрочем, кто не лукавил, когда рядом любимая, милая девушка?!
— Ну, а я из краевой газеты, корреспондент. Мои статьи и снимки вы могли не раз встретить и в центральной печати. Сейчас отпускник, виды Байнура снимаю. Фотоальбом для туристов буду готовить в печать.
— Получается? — спросил Дробов.
— У меня получается. Вообще здесь летом неплохо…
— Здесь и зимой хорошо.
Парень хитро улыбнулся.
— А вы на Рижском взморье когда-нибудь были?
— Нет.
— А в бухте Золотой Рог? Океан видели?
— Не довелось.
— Жаль, — сказал сокрушенно парень. — Жаль.
Девушка беспокойно заглядывала парню в лицо. «Зачем же так?» — говорили ее глаза. И рыжий спохватился:
— Я ничего не сказал о своем друге детства. Зовут Мариной. Переводчик. Как-нибудь три языка знает. Во всяком случае, я завидую ей.
— Что ж, очень приятно. Есть чему позавидовать. Мое имя Андрей!
— Игорь…
Все трое повернулись туда, откуда приближался буксир, тащивший за собой длинную вереницу сигарообразных плотов. Тупоносый буксир-работяга был похож на работягу трактор. Скорость невелика, но упрям и силен.
Дробов вспомнил: чтобы обеспечить бесперебойную подачу древесины Еловскому заводу, потребуется втрое увеличить байнурский флот. Шутка сказать: два миллиона кубов за весьма ограниченный срок навигации. Лишь в июне Байнур полностью очищается от льда. Частые штормы, густые туманы, строительство огромного порта — все это надо учесть. Экономисты поставили под сомнение выгодность доставки древесины водным путем. Дошло до Москвы, до Крупенина, и тот на коллегии Госкомитета хватил сплеча:
— Припрет нужда — доставлять вертолетом будем! Рано сейчас об этом говорить!
Никто всерьез не принял его заявления. Но факт остался фактом. Узнав об этом, Дробов с болью и гневом говорил Ершову:
— Что Крупенин дурак — не скажешь. Его бы вытурили давно. Но откуда такая чванливость, пренебрежение ко всему?!
Дробов видел, как губы Ершова дрогнули в скорбной усмешке:
— Но если шеф Крупенина стучит кулаком по трибуне и каждому присваивает кличку, то почему Крупенину не рвать и не метать на людей, зависящих от него? Культуры, брат, маловато…
Поравнявшись, буксир-работяга и теплоход, в полный голос своих сирен, прокричали друг другу приветствие. Рядом с человеком в форменном кителе на борту буксира стояла женщина в розовом платье.
— Маша, Машенька, — зашептала, волнуясь, Марина и тут же высоким, едва не сорвавшимся голосом закричала: — Маша! Милая!
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».