Море и яд - [35]

«Трусишь? - укоряюще говорили они. - Как же после этого ты можешь считать себя верноподданным японцем?»

Почти физически ощущая этот взгляд, Сугуро понял, что все присутствующие здесь считают его слюнтяем, никудышным медиком, который помочь ассистентам и то не может.

- Я ничего не делал, - задыхаясь, пробормотал он, обращая взор к операционному столу, - и ничего не сделаю...

В это время раздался визгливый фальцет Асаи:

- Левое легкое полностью удалено, сейчас удаляется верхушка правого. До сих пор считалось, что одновременное удаление половины у обоих легких приводит к мгновенной смерти.

Сапоги офицеров неприятно заскрипели. Треск кинокамеры сразу оборвался, и только вода продолжала журчать, стекая на пол.

- Сорок... тридцать пять... тридцать, - отмерял кровяное давление Тода.

- Тридцать... двадцать пять... двадцать... пятнадцать... десять... Конец, - обернувшись к присутствующим, деловито доложил Тода и медленно поднялся.

Какое-то время все молчали, но потом, словно вода пошла через плотину, офицеры закашляли, заскрипели сапогами.

- Конец, говорите? - спросил толстый военврач, вытирая лоб платком. - Который час?

- Четыре часа двадцать восемь минут, - ответил Асаи. - Операцию начали в три часа восемь минут. Так что все продолжалось час двадцать минут.

Хасимото молча смотрел на труп. Рука профессора в окровавленной перчатке все еще сжимала сверкающий нож. Слегка отодвинув старика, старшая сестра Оба подошла к столу и накрыла труп простыней. Старик, пошатнувшись, сделал два шага в сторону и замер на месте.

Офицеры вышли из операционной в коридор, тусклые лучи послеполуденного солнца осветили окно.

Офицеры то смотрели в окно, то переглядывались между собой, то хлопали друг друга по плечу и деланно зевали.

- Подумаешь! Ну что тут особенного? - громко сказал один. Его зычный голос гулко прозвучал в комнате. - Мураи-сан, а у тебя такое лицо, словно ты с бабой переспал, - удивленно сказал он, показывая на одного из коллег. - Глаза покраснели, опухли...

Но воспаленные глаза были не только у того офицера, на которого он указал. И у остальных они маслянисто блестели. Да, такие воспаленные глаза и жирные, потные лица бывают после плотских утех.

- Да, верно, и голова что-то болит...

- Проводы лейтенанта Комори назначены в пять, правильно? Пойдемте пока на улицу, воздухом подышим.

И офицеры застучали сапогами по лестнице.

Когда шаги стихли, из операционной осторожно выглянула старшая сестра Оба. Убедившись, что в коридоре никого нет, она вместе с Уэда выкатила коляску, на которой лежало покрытое простыней тело, в коридор. Вышедший после них Сугуро, прислонившись к стене, слушал, как поскрипывает коляска. Постепенно скрип в пустоте длинного серого коридора затих.

Сугуро не знал, куда пойти, не знал, что делать. В операционной еще оставались Хасимото, Сибата, Асаи и Тода, но туда Сугуро вернуться не мог.

«Убил, убил, убил...» - не переставало стучать в голове. «Но я же ничего не делал». Сугуро изо всех сил старался отделаться от настойчивого голоса, повторявшего: «Убил, убил...» «Но я же ничего не делал». Однако и это оправдание, возникая, тут же исчезало. «Разумеется, ты ничего не делал. И тогда, когда умирала твоя «бабушка», и сейчас. Но ты всегда был рядом. Был рядом и ничего не делал». Прислушиваясь к своим одиноким шагам, он спускался с лестницы и думал о том, что всего два часа назад пленный тоже поднимался по этим ступеням, ничего не подозревая,. И в памяти Сугуро отчетливо всплыл этот слегка угловатый, растерянный человек. Потом он вспомнил, как старшая сестра Оба торопливо покрывала простыней изрезанное тело. Мучительная тошнота подступила к горлу. Прислонившись к окну, он пытался убедить себя, что это не от вида крови: ведь еще со студенческих лет он привык ко всему этому. Но нет, эта кровь и это тело отличаются от тех, что он видел раньше. А может, все-таки его затошнило потому, что он вспомнил отвратительную торопливость, с какой старшая сестра закрыла носилки белой простыней?

За окном в ранних сумерках ветер гудел в проводах подстанции. В пасмурном небе пролетели птицы, из трубы дезинфекционной камеры медленно подымался дым. Через ворота заднего двора с корзинами и лопатами шли медсестры. Все было, как обычно, как было вчера и позавчера.

Прислонившись к перилам, он ждал, когда пройдет головокружение. Потом шаг за шагом медленно спустился по лестнице.

Когда он вышел во двор, офицеров уже не было. Сестры, положив на газон лопаты и корзины, отирали лица полотенцами. Завидев их, Сугуро отвернулся и побрел в другую сторону.

- Сэнсэй! - окликнула его одна из девушек, усаживаясь на камень. - Сегодня опять профессора на обходе не будет?

Сугуро молчал. «В чем дело? Ведь сестры ничего не знают, почему же я прячу от них лицо?»

- Сэнсэй, а вы будете?

- Да, буду.

Он совсем забыл, что надо обойти больных общей палаты. Но разве может он теперь туда пойти? Как ни в чем не бывало разговаривать с больными, направлять их на рентген, выписывать лекарства. С завтрашнего дня опять начнется привычная жизнь практиканта. Неужели и старик, и Сибата, и Асаи, и Тода по-прежнему смогут обходить больных? Неужели смогут? Разве может начисто стереться в их памяти добродушное лицо пленного с каштановыми волосами? «Я не смогу...»