Мораль - [22]

Но я не пошел к Шевелеву, а обратился к писклявому тенорку:

— Слушайте! Что все это значит? Вы орете каждый день другое, вы смущаете приезжих, вы возбуждаете одну часть населения против другой, черт вас возьми!

— Очень приятно. Спренжинер, Шалашная, 3, — ответил мне крикун.

— Что все это значит?

— Вот что: рубашки Балагулова я буду хвалить до тех пор, пока Балагулов дает мне возможность иметь хоть одну собственную рубашку. А когда вчера вечером он мне сказал, что рубль в день за рекламу — это бешено много, так рубашки Шевелева моментально улучшаются... Aх, что говорить! Вы думаете, все рождаются в сорочках? А у меня тоже дети, которые больше любят хлеб, чем халву, только потому, что халву они еще вообще ни разу не ели! Своя рубашка ближе к телу, — закончил он и убежал...

Через минуту я слышал опять, но уже с другого угла:

— Что? Вы не знаете Шевелёва? и т. д.

Впрочем, почему это я вспомнил вдруг Спренжинера? Вот почему: вчера, гуляя по улицам красной Москвы, я увидел такие плакаты:

— Нет свежих продуктов, кроме как в Моссельпроме!

— Где свежие яйца и масло? Только в Трудсоюзе!

— Пейте одни вина Винторга!

— Самые натуральные вина — лишь в Винсиндикате!

— Требуйте всюду лучшие табаки — Укртабактреста!

Н. Рогов

 

«Смехач», № 15, 1925

Манифест 17-го октября (По различным воспоминаниям)

I. Воспоминания коммуниста

1) Шрам во всю голову. У Казанского драгун шашкою хватил, когда, значит, товарищам со скамейки объяснял, что не надо верить царской сволочи, потому надует и что манифест — тьфу! Сами возьмем, что надо.

2) Поражение в легких. Доктор говорит: «От Сибири это, от ссылки. От худосочия и от плохого питания». Действительно, в ссылке почти что ничего не ели. Худо было.

3) Бронхит. Не очень, чтобы сильный.

Это когда бежал. Простудился. Отмороженные пальцы не в счет, конечно.

4) Ревматизм. От «централов». Паршивые они и совсем сырые.

5) Ну, сердце там...

Впрочем, все это пустяки. Маленькие недостатки личного организма. Была бы здорова пролетарская революция. А она ничего. Крепко сделана. Всех переживет.

 

II. Воспоминания нэпмана

Когда вышел манифест и все закричали, что свобода, я сразу сказал жене своей:

— Муся! Нельзя упустить случая. На этой свободе надо что-нибудь заработать.

Это теперь я такой замухрышка, торгую фруктами вразнос, и милиционер гонит меня с места на место...

Тогда я имел свой собственный автомобиль, а в банках я был первое лицо.

И что вы думаете? Так и вышло.

На манифесте заработал. На Государственной Думе заработал. На роспуске Думы заработал. На «выборгском воззвании» заработал. На ленских расстрелах заработал. На войне заработал, На «Феврале» заработал. Когда пришел большевистский «Октябрь», я опять сказал жене:

— Вот увидишь, Женя (с Мусей я уже тогда разошелся), что я тут заработаю, как следует.

И что же вы думаете? Заработал... пять лет со строгой изоляцией.

Есть, оказывается, Октябрь и Октябрь...

 

III. Воспоминания младшего дворника

Двадцать лет прошло. В этот день, помню, пригласил меня его высокопревосходительство в кабинет и сказал:

— Поздравляю вас: вы назначаетесь товарищем министра.

Новые веяния... Нужны молодые силы. Вы, кажется, из либералов?

— Для видимости, ваше высокопревосходительство. Дурака валяю...

Министр рассмеялся.

— Такие нам и нужны, чтобы дурака валяли. Весь манифест — валяние дурака...

До самой революции валял дурака. Потом меня самого стали валять...

Ну, ничего. Слава богу, жив и место имею. Жильцы хорошие, на чай дают. Хлеба вдоволь, и комната полагается. Мои товарищи за границей здорово позавидовали бы...

В. К.

 

«Смехач», № 19, 1925

Гусь и секретарь

Я к теме гусиной пробрался тайком,

В руках очутилась добыча.

Попались случайно мне: волисполком, Пал Палыч, гусиный обычай,

Победа идеи и стойкость в грехах —

Дозвольте, читатель, поведать в стихах.

Село. Волсовет. Тишина. У окошка — стул. Секретарь. И «Безбожник» в руке.

Жена — секретарша, веселая Стешка, гуся притащила в мешке.

Пал Палыч — идейный и против мещанства:

— Гусь? Рождество? Это что за режим?!

— Я-те дам за гуся! Предрассудок! Дурманство!!

А гусь на столе недвижим.

Сутки рыдала в избе секретарша,

Всей горечи давши исход,

Но шагом победным Буденного марша

Гусь выступил с мужем в поход.

Агент Сельсоюза — парнишка толковый:

Глянул под перья: товар — первый сорт:

И гусь секретарский был взят за целковый

И двинут в советский экспорт.

Склады... Вагоны... Порты...

Перегрузки — пути описать не берусь.

Но прибыл в Италию истинно русский

Откормленный, праздничный гусь.

Покамест кончалась гусиная повесть

Под небом Милана в обеденный час,

Пал Палыч на праздниках выпил на совесть

В борьбе с самогоном госспиртный запас.

Не счесть стоеросов в Советском Союзе:

Идейно Пал Палыч был ангельски чист,

Но, в силу подобных нелепых иллюзий,

Гуся из Булаковки слопал... фашист!

Александр Флит

 

«Будь жив!», № 10, 1925

«Ночь. Луна. Он и она»...

Если раньше парень, встретившись с девушкой, вел с ней разговор о луне и звездах, заканчивая обычно поцелуями в укромных местах, то они теперь уже говорят о новостях дня, о работе различных комиссий и т. п.

Ст. Деповка, Ю.-З. Рабкор «Рожок»

Итак, пускай круглится мелкобуржуазная луна и верещат кузнечики, — Серега Пазухин на них — нуль внимания, килограмм презрения. Серега Пазухин деловито смотрит на стрелки часов, поблескивающие под лунными лучами, и размышляет;