Несвятая простота
Дело португальской девочки
Долгинова Евгения
Русский португалец Афанасьев обошелся со своим российским паспортом, как Марк Захаров с партбилетом в августе 1991-го: сжег на площади. (Почему русским ему быть стыдно, а идиотом — нет?) Кажется, все русские португальцы тоже требуют вернуть Александру Циклаури в приемную семью, потому что приемная — хорошая и порядочная, а родная — плохая и люмпенская. Сотни тысяч граждан во всем мире так думают, волнуются, пишут письма, бьются за судьбу ребенка в бурном, опасном интернете. Александра Циклаури сидит на высокой русской печи в розовых колготках, грызет пряник и разглядывает новый мир. В нем все интересно.
Про 33-летнюю Наталью Зарубину известно, что она закончила швейное ПТУ, в 19 лет родила девочку Валерию — болезненную, с одной почкой, пыталась работать в Ярославле — что-то не вышло, и уехала на заработки сначала в Испанию, потом в Португалию, где повстречала украинского гражданина Жору Циклаури, мужчину интересного, но, кажется, легкомысленного. Наталья родила ему дочь Александру, билась на черных работах — уборщицей, официанткой. Расставшись с Георгием (не работал, жрал детские йогурты, страдал игроманией), в какой-то отчаянный момент жизни она отдала ребенка в португальскую семью Пинейру — возраст ближе к пятидесяти, средний достаток, выросшие дети. Отказных документов не было, но разрешение на проживание ребенка в этой семье сроком на полгода — подписала. Александре было тогда, по данным суда, два с половиной года, а по утверждению Пинейру — 17 месяцев.
Если верить судебной дате, Наталья, приговоренная к депортации как нелегалка, востребовала дочку уже через 4 месяца после разлуки. Но ребенка ей не отдали, объяснив, что она — алкоголичка, наркоманка, проститутка и мать-кукушка в одном флаконе. Начались суды — затяжные, долгие и страстные медийные кампании. За это время Александра получила российское гражданство (и граждане дискутанты находят особенный цинизм в том, что в консульстве его дали очень быстро, а не помучили, как положено); девочка регулярно встречалась с матерью и с отцом. Городской суд отказал Наталье, но апелляционный суд — удовлетворил ее иск.
Репортаж о возвращении Натальи, Александры и ее собачки Люси на родину — в райцентр Пречистое Ярославской области (95 км от Ярославля) — показали по НТВ; потрясенные российские зрители увидели, как баба с наждачным голосом шлепает нежнейшую, фиалковую малышку, и та — подумать только — плачет; увидели угрюмый бревенчатый дом, простецкую — буховатую и быковатую — родню. Сюжет прошел по португальским каналам, в интернете возникло международное движение за спасение Александры, люди доброй воли собрали сто тысяч подписей с просьбой вернуть дитя из грязного русского ада в португальский рай, а португальский судья, уязвленный, покаялся. Меж тем ощенилась Люси, португальская сука, и родной дядя Александры безжалостно закопал (скрыв от девочки, но не от газетчиков) пятерых из шести щенков — и это, кажется, стало последней каплей народного гнева. Застонали в Москве, содрогнулись в Лиссабоне, разрыдались в Соединенных Штатах. Движение за возвращение Александры стало набирать новые обороты. Разрешенная ненависть к Зарубиным — и всему «быдлу» в их лице — превысила все мыслимые представления.
Не очень верится в массовый культурный испуг, в пугливую лань общей социальной невинности. Эти кокетливые ламентации о «невыносимости глубинки», пересказы этнографических ужасов Замкадья — все фальшь ужасная, все стыд. Вы гораздо ближе к этим людям, чем вам хотелось бы. Дистанция ничтожна: почти у всех «детей асфальта» есть дачи или сезонно полезная родня, и семья Зарубиных как минимум — не грязнее тех людей, у которых вы покупаете молоко и мед, которые сторожат ваш дом, приносят уголь и помогают вытаскивать вашу машину из колеи. У непрезентабельных Зарубиных неплохой деревенский доход — 20 тысяч на семью, просторный дом, точнее — треть дома (большого, двухэтажного, по фасаду 14 окон), отец и брат характеризуются в селе как «пьющие, но работящие», и последнее — счастье и редкость. А бабушку и вовсе можно отнести к поселковому истеблишменту: у нее должность главбуха в детском доме. Да, в избе нет водопровода, нет унитаза, но есть компьютер, игрушки, и старшая сестра Лера, которая пусть и «сирота при живой матери» — прелестная и вполне себе развитая девица. «Люди так не живут», — живут и не так, и вы это знаете. Миллионы людей и в городской, и в деревенской России живут много теснее, беднее, скуднее Зарубиных, и их дети в жестоком быте и при негалантном, чего уж там, обращении каким-то образом смеют становиться полноценными людьми. И у Зарубиных, и у Пинейру — примерно один и тот же ход и строй жизни, описанный, может быть, Львом Лосевым: «В сенях помойная застыла лужица. В слюду стучится снегопад. Корова телится, ребенок серится, портянки сушатся, щи кипят. Вот этой жизнью, вот этим способом Существования белковых тел живем и радуемся, что Господом ниспослан нам живой удел». А неистово культивируемая в себе ненависть к простолюдинам — самое плебейское социальное переживание, и, право же, так неловко наблюдать за всяким ее проявлением.
