Мораль - [21]

— Например?

— А что это, дедушка, «нэпачи» — дикие? Людоеды?

— Вроде... из рабочего человека соки вытягивали.

— Где же была милиция? И как они нападали? Шайками? Они, наверное, были татуированы, с кольцами в ноздрях и перьями в волосах, как на картинках? Дедушка, чего ты смеешься?

— Да милиция смотрела, все кому следовало смотрели, высылали их подальше...

— На их родину? В дикие места? В прерии?

— Да, да... были они круглые, жирные, в кольцах на всех пальцах... Да, шайка была большая.

— А перья на голове были?

— У женщин на шляпах.

— Страусовые?

— И страусовые.

— Дедушка, а почему они любят танцы «шимми» и «фокс-трот»? Это танцы диких, да? Дедушка, а что это такое «буржуазная сволочь»?

— Это вымершая порода людей. Разве только в самых диких уголках, в непроходимых лесах и болотах встречаются отдельные экземпляры. В этнографическом музее можешь увидеть мумию этой сволочи...

— Дедушка, она не может ожить?

— Нет, детка, она засохла. Да пусть оживет: теперь она не страшна.

— А что такое «сокращение штатов»? Это в Америке? Дедуся... деду... задремал! Дедушка-а!

— Что?! А?!

— Задремал ты, а я тебя за колено тронул.

— Спасибо, внучек, что разбудил: снилась всякая дрянь. Романовы, Распутин, Ллойд Джордж, Пуанкаре, Керенский...

— Дедушка, а что это такое?

— Завтра, внучек. Завтра, сейчас спать пора.

Исидор Гуревич

 

Сын Ротшильда (Провинциальная трагедия)

Папаша Эпштейна — кустарь-одиночка.

Имел часовой магазин.

Был скромен, был ласков, был беден и — точка.

Семейство Эпштейна — жена, сын и дочка. Имущество — пара перин.

По улицам стыли зеленые лужи. Тащились унылые дни. Мамаша заботливо стряпала ужин. Папаша за стойкой сморкался, простужен,

Вдыхая букеты стряпни. Иосиф Эпштейн, сын Эпштейна Арона,

Курчавый, в веснушках, семнадцати лет,

Решил, что довольно будильников звонаnbsp;—

Настроившись в общем весьма непреклонно,

В столицу взял в «жестком» билет. Рыдали: папаша, мамаша и дочка,

Слезой поливали дощатый перрон.

— Не бойся, Иосиф: «кустарь-одиночка»

Для вузной анкеты — похвальная строчка

И лучше, чем, скажем... барон!..

Бом! Бомм!! — Хорошо ли ты спрятал десятки?

— Фуфайку, фуфайку в дороге надень!

Поплыли: платформа, папаша «в крылатке»,

Газетный киоск, две цветочные грядки

И новый, пленительный день.

Сентябрь золотистый глядел в спину лету,

Прохладные утра льнули к зиме.

Иосиф заполнил со вздохом анкету,

И, щурясь навстречу осеннему свету,

По вузовским плитам шагал в полутьме.

Глупость ли? Случай?.. Но жертвою строчки

Пал юный Эпштейн, нерасцветший талант.

Не всякого мама рожает в сорочке:

В графе «род занятий» на хитром листочкеnbsp;—

Забыв благодать «кустаря-одиночки»,

Махнул... «часовой фабрикант»!

Ужели же правда? И нет ли описки??

Ведь сердце вступило с надеждой в союз!

Сказал председатель: «Забыли о чистке?

Если включать нам заводчиков в списки, сам Ротшильд попросится в Вуз!..

Рыдали: папаша, мамаша и дочка,

Слезой поливали дощатый перрон.

Ты плачешь, Иосиф: «кустарь-одиночка»

Для вузной анкеты — похвальная строчка.

И лучше, чем, скажем... барон!...

Александр Флит

 

«Буревестник», № 1–2, 1925

Спренжинер и его метод

Это было очень давно... Случайно пришлось мне посетить Одессу... Все показалось мне в этом городе интересным! Но самым интересным был, безусловно, Спренжинер.

Я стоял на перекрестке двух лучших одесских улиц, и характерный гортанный шум бурного городского котла окружал меня. И вдруг какой-то писклявый тенорок донесся до моего слуха:

— Что? Вы не знаете старинной фирмы Балагулова и Ко?

Тогда, простите, мне даже неловко! Я хотел бы иметь столько копеек за всю свою жизнь, сколько пуговиц пришивается этой солидной фирмой каждую минуту к выделываемым ими рубашкам.

Принц Монакский страдает бессонницей, когда он спит не в рубашке Балагулова и Ко! А если вы подумаете сравнить эти многоуважаемые рубашки с рубашками какого-нибудь голоштанника Шевелева, то вы увидите, что это за разница, которую ни один рак никогда не съест! Что может быть мечтательнее фирмы Балагулов и Ко, Арнаутская, 6, второй этаж!?

Человек, хваливший фирму Балагулова, усиленно размахивал руками. В его тоне сквозила дикая уверенность в своей правоте. Правда, он говорил об этих рубашках более экспансивно, чем требует обыкновенное удовлетворение бельем, но я не знал Одессы и потому послушался убедительного оратора. В тот же день я купил комплект белья у фирмы Балагулов и Ко...

На завтра довелось мне опять побывать на том же углу, где горячился писклявый тенорок... Кругом было страшно шумно, но через весь шум и гам я услышал нотки знакомого голоса. С непередаваемой страстностью голос этот скрипел:

— Ребенок вы! Разве обязательно нужно быть одесситом, чтобы знать лучший магазин белья Якова Шевелева? Разве в Африке каждый слон не знает Шевелева? Всякое тело, которое купается, минимум, раз в три месяца, должно изъявить горячий протест, если его не облачают в рубашки Шевелева — Симферопольская, 8, вход со двора... А говорить про этого прощелыгу Балагулова, когда жив еще Шевелев, — это то же самое, что мазать хлеб гуталином, вместо красной икры!!!

Я был ошеломлен! Я знал, что вкусы у людей меняются, но не в течение суток... В конце концов, я сам стал жертвой отвратительного Балагулова. Вчерашняя сорочка жгла мое тело, а внутренний голос шептал мне: «Иди немедленно к Шевелеву, а Балагуловскую дрянь выброси в Лиман...»