Мораль - [23]

— Чорт! Баба — баба и есть. Сказала: ровно в 10 на скамье у забора. А теперь уже четверть одиннадцатого. Вот возьму — встану и уйду.

Серега Пазухин прячет часы и устраивается плотнее на скамье. О чем думать? Чем заполнить тягостное ожидание? Но вот за кустами хрустнул песок, вот мелькнуло белое пятно.

— Танюша!

Серега Пазухин срывается с места готовый бежать навстречу, но остается стоять и вынимает часы.

Еще несколько секунд (секунд ли? они почему-то ужасно длинные) — и Танюша Скворцова, радостная, в белом платье и красной косынке, улыбающаяся, стоит рядом.

— Вот и я!

— Вот и вы! — говорит Серега, приближая часы к ее лицу:

— 17 с половиной минут опоздания, товарищ Скворцова. Нужно приходить аккуратно к началу. Объявлено, кажется, ровно в десять?

Танюша заливчато рассыпается смехом. Ах, чорт дери, что это за странный глубокий грудной смех! Ужасно действует на нервы делового человека...

— Вам все — смешки! — ворчит Серега, пряча часы. — А между прочим, у женщин особенно опоздания и неявка входят в систему дня. Возьмем, например, вчерашнее собрание ячейки... Чего вы, между прочим, стоите? Садитесь, товарищ Скворцова.

Оба товарища садятся на скамью. О, нет! Не рядом — места много: она — на освещенном конце, он в тени.

— Так вот, возьмем вчерашнее собрание... — продолжает Серега. — Кого нет? Смагиной, Ивановой, Егорушкиной и, конечно, само собой понятно, Скворцовой... А собрание, между прочим, важное...

— Я, кажется, привела уважительные причины... — певучим голосом говорит Танюша Скворцова и смотрит прямо на разъясненную луну.

Ах, что за странный свет на лице! Как изумительно горят глаза!.. И почему такой певучий голос? Как будто нельзя говорить просто, как все.

— Ерунда — ваши уважительные причины, — храбрится Серега:

— Отговорки! Женская отсталость и больше ничего... Я, собственно, позвал вас, чтобы как раз информировать о вчерашнем собрании, по вопросу о...

Он косится на Танюшу, мечтательно обращенную лицом к луне.

— Что вы все смотрите на луну?

— Ничего. Я вас слушаю, товарищ.

— Женская манера! Нельзя сразу два дела делать: или луна, или... текущие вопросы... Оторвитесь, пожалуйста, от луны!

— Ах, она такая чудная... Смотрите — и нос, и глаза... Как будто даже улыбается...

— Предлагаю немедленно отодвинуться в тень. Луна, между прочим, не включена в повестку и нечего на ней задерживаться... Луна как луна...

Танюша покорно передвигается в тень, и теперь она сидит — рукой подать от Сереги. Теперь лица не видно, но зато ужасно близко оказалась полная белая рука и — что это? Паутина коснулась его щеки? Нет, не паутина, ей-богу! Вероятно, волосы выбились из-под косынки... Не могут, ей-богу, коротко стричься!.. Вот возьму и встану...

Пока Серега обдумывает создавшееся положение, где-то совсем близко заворочалась и начинает петь пичужка.

— Перехожу к информации по вопросу о хозобрастании... — решительно говорит Серега и сейчас же чувствует, как мягкая ладонь зажала ему рот.

— Тсс... тише, товарищ, — шепчет Танюша. — Соловей... Слышите?

Серега хочет вскочить, хочет крикнуть, что на обрастание, и что соловей лишен права голоса.

Но рука — она все еще на губах, она почему-то словно прилипла к его губам... Он молчит, боясь шевельнуться.

Только бы не послышался над ухом голос:

— Товарищи! На скамье просторно, а вы жметесь. Это ж не гигиенично.

Ив. Прутков

 

Красная Шапочка (Сказочка)

Жила-была на свете Красная Шапочка. И жил-был на свете волк. Волк был матерый, все время матерился. И хоть говорят, что волки огня боятся, только этот волк не боялся: чуть завидит вдали огонек пивнушки, так туда из своей волчьей ямы и попрется... А в пивнушке волку раздолье: сидит он там, зубы на всех скалит, бутылочками по головкам гладит и волчью натуру свою, знай, показывает.

Однажды собралась Красная Шапочка погулять... Идет себе, идет, наганчик в кобурке придерживает, штрафы с кого следует взимает, а солнышко на запад укатывается. Посмотрела Красная Шапочка вокруг и видит, что ночь настает... Ночь темная, хоть глазa выколи. И слышит вдруг Красная Шапочка здоровенное храпение под забором. А храпел-то волк.

— Эй, кто там? — спросила Красная Шапочка.

— А тебе на что? — рыгнул волк. — Здесь, мать твою, чертова бабушка лежит!

— Удивительно, — подумала Красная Шапочка. — Бабушка, а отчего у тебя уши длинные?

— Чтобы лучше слышать, где мильтон обретается, — ответил волк.

— Бабушка, отчего у тебя нос такой большой?

— Чтобы чувствовать, где мокрым делом пахнет!

— А глаза, бабушка, почему у тебя такие большие?

— Это они на чужую собственность расширяются!

— А руки? Какие здоровенные лапищи! Зачем тебе?

— Эт-та, чтобы, в случае чего, в ряжку кого кастетом звездануть!

— А рот, бабушка, какой громадный рот! — удивилась Красная Шапочка.

— Чтоб тебя слопать! — рявкнул волк.

И действительно, захотелось волку Красную Шапочку слопать. Правда, не слопал он, потому что свисток у Красной Шапочки был, и она свистать здорово начала.

Только хоть и не слопал волк Красную Шапочку, зато и его никто не тронул. Убежал волк, хвост поджав, невредимым в свою волчью яму...

Вот и все... Сказочке тут и конец... Жалко только, что волку конца нет и неизвестно, когда будет! Уж очень Красная Шапочка любопытна, уж больно много волка она расспрашивает и с волком разговаривает... А пора бы ей, восьмилетней Красной Шапочке, знать, что бабушки пьяными под забором не валяются, что бабушки поздно вечером дома в кроватках лежат, и что в каждой сказочке есть мораль...