Монолог Нины - [3]

Тычкин — он Спецсвязь! Начальство! Власть! Но «влассь ету ё….ю», — за котору «раненый восьмеро раз, и оконтуженный трижда, отвоевал четыре года танковым десантом. Отхватил на грудь геройскую Звезду и Ленина. Ну и железа всяческого несчётно», — ненавидел Аркадий люто! Не забывал — не желал забывать, казак, как она, — власть эта, — на глазах мальца «быдта собак, пострелила у куреней при раскулачке» дедов и отца с дядьями четырьмями. Ободрала до нитки. Гнала пешими маму и тёток с имями, пацанами, — под арапниками и плетьми верхоконных карателей, — полтораста вёрстов от станицы Ёльнинской до Читы–города. Везла по лютому морозу в разбитых вагонах — не поя и не кормя четверо суток — до Красноярскова. А потом, обратно, по стуже, спротив сивера, два месяца гнала, пёхом же, по Енисейским, да по Ангарским снегам и торосам, — до вот етого вот самого места в тайге, игде сидим». И как, «падло, в пути убила голодом и холодом семерых братишков и двух сестричков — мал мала мене….».

Сейчас, — «спасиб Звезде, — Спецсвязь он. Достойный и в мирное время — в лучшом виде — под пули бандитов». Верхами, или в кошеве, собирает он с приисков и вывозит самолётом металл на Новосибирский Афинажный завод. Там у него друзья–однополчане. Врачи военные, и такие, гражданские, тоже. Он «пригонит их! Успеть тольки!» Здесь — пока он там с ними обернётся — срочно нужны перевязочные и медикаменты. А единственная микроскопическая аптечечка в районе площадью «в две Франции» — при больничке на прииске Центральном, в 25–и километрах. Провизором там — молодая девушка Нина. Но живёт она здесь, на Кировском. Отец её Аркашин друг Отто Юлиусович. Тот самый -третий, кто знает о японцах. Он — на вечном поселении. Поднадзорный. У него большая и тоже «подвешенная» семья. И, прежде, чем затеваться с аптекою, — с Ниною, тем более, — нужно говорить с ним. Разрешения у него спросить: можно ли посвятить его дочь в чреватую грозными последствиями для неё тайну умирающего японца?

Ещё, он бывший владелец плаща из «чёртовой кожи», который был на Соошио в роковой для него вечер. Плащ, продливший жизнь японца. И муки его.

И вот она — ещё одна Героиня повести — дочь Мелитты Мартыновны и Отто Юлиусовича, провизор Центральнинской больничной аптеки «на две Франции». Девочка, родившаяся в этапной телячьей «краснухе» десятилетием позднее последнего бегства из Москвы Николая Николаевича Адлерберга. Внучатая племянница его. Двадцатилетняя — в расцвете молодости и красоты — русская графиня Нина Оттовна Адлерберг—Кринке.

После смерти мамы её в марте 1951 года — Нина хозяйка в доме. Мама умерла без неё от стремительно убившего её рака, не понимая до последней минуты, почему рядом нет любимой и любящей дочери. Как раз, в эти трагические дни её предсмертных мук, у Нины, в далёком Красноярске, куда права она не имела уехать — но мир не без добрых и совестливых людей — Государственный экзамен. И Отто Юлиусович, — любящий до сердечных болей отец, но суровый, без каких–либо сантиментов, прагматик, желающий дочери счастья, — ни одной телеграммы о болезни, а потом и о смерти, матери, ей не отправил! Приказал себе ни в коем случае не сорвать дочь с тропы к образованию, с таким трудом, с таким риском, — но ни Провидением ли Господним, — проторенной другом его… всё тем же Тычкиным.

Рискуя своим положением, заработанными пролитой на войне кровью капитанскими погонами, Золотой Звездою, собственной свободой и — самым дорогим — благополучием детей и жены, он «восстановил» таки на своём участке службы отнятые властью у Нины свободу и равноправие получения образования! Сам лично привёз в Красноярский Фармацевтический техникум опечатанный пакет. Вместе с начальницей 1–го отдела вскрыл его. И та зарегистрировала и «навечно» спрятала в сейф невиданный доселе в мирном её гражданском учебном заведении «обгрифленный» знаками особой секретности документ. Сообщалось в нём, что «товарищ… имя рек…, работница П/я 437, направляется Учреждением Большой Химии в Фармацевтический техникум для сдачи вступительного экзамена и поступления на учёбу». И что «паспорт её хранится в отделе кадров…»

Паспорта у Нины не было, и быть не могло! Дочь своего отца, — кулака, крестьянка, следовательно, — она с рождения и до смерти в стране «где так вольно дышит человек» по Дунаевскому и Лебедеву—Кумачу, приговорена была быть «крепостной девкой». И была ею «24 года ещё и в ипостаси…Киплинговского Маугли.

Тычкинский же «Документ», с десяток лет пролежав под стеклом директоров Фармацевтической Школы, до сегодня(?) висит в рамочке за спиною ещё одного нашего героя. Теперь — полковника (или уже генерала?) Григория Ивановича Зенина. Начальника Линейных отделов милиции Красноярского края. А тогда местного силового бугра, фронтового друга и напарника Аркадия Тычкина по «танковой езде». С 1951 — и моего друга…

А Нина? Ночами она — у постели Соошио. Всё тепло исстрадавшейся по маме души её, всю энергию с о с т р а д а н и я, не растраченную несостоявшимся уходом за умершей без неё мамы, отдаёт она войне — яростной и непримиримой — за каждый вздох ещё чужого ей, ещё не знакомого ей умирающего азиата. За чуть заметную, никому кроме неё невидимую и не чувствуемую никем, дрожь в теле его. За жизнь, значит, в истерзанных зверем и выбеливаемых подступающей смертью коченеющих его членах…