Моника - [7]

– Благодарю вас еще раз, крестная.

Янина машинально поцеловала руку Софии, а затем удалилась. Она остановилась у закрытой двери кабинета и руками коснулась письма. Чувствуя стук сердца, а на губах огненный жар безнадежной страсти, которая жгла ее горькой обидой, она злобно пробормотала:

– Выгонять меня из этого дома, отдалять от него. Посмотрим! Посмотрим, кто уйдет!

Пристально и тревожно всматриваясь Айме быстро прошла до конца конюшни. Бывшего мажордома нигде не было, ни в хлеву, ни в помещении для батраков, ни там, где хранился корм для скота. Айме ускользнула от неожиданной встречи с сонным парнишкой, который охранял, прошла под арками и удивленно остановилась перед изящной темной фигуркой, которая залезла на груду сена и поедала что-то тайком.

– Колибри, что ты здесь делаешь?

– Я, я, ничего, ем. Но я не крал пирог. Ана сказала мне…

– Подойди и говори тихо. Где Хуан Дьявол? Почему ты не с ним, как всегда? Не знаешь, где он? Отвечай!

– Но я не знаю, где он, хозяйка, я правда не знаю. Он ушел утром на завод, – и таинственным тоном добавил: – Он забрал двух коней. Сначала одного, потом другого, и сказал, чтобы я ни с кем не разговаривал, даже если меня будут искать и спрашивать. Я весь вечер прятался, пока не ушел этот дурной старик, который бьет людей, Баутиста, не он ли?

– Баутиста? Баутиста ушел?

– Да, хозяйка, ушел. Он положил в мешок одежду, две буханки хлеба, сыр. Затем положил мешок в переметную сумку черного осла, который стоял с той стороны, одел куртку и шляпу, взял ружье и уехал на осле.

– Баутиста ушел, ушел! – в замешательстве пробормотала Айме. – А твой хозяин, Колибри? Скажи, что знаешь, где он. Скажи мне!

– Вы ведь знаете, ведь вы новая хозяйка, правда? Это сказал мне хозяин. Что мы уедем и заберем новую хозяйку, что это вы. Я никому ничего не сказал, но если вы знаете. Если знаете все…

– Что знаю? Что все?

– Корабль находится возле маленького пляжа, рядом с заводом, и этой ночью в двенадцать хозяин ждет вас в церкви, и вы пойдете с ним. Мы с вами пойдем к нему!

Айме прикрыла глаза, чувствуя, как ее кинуло в холодную дрожь. Это был страх, ужас. Все это было правдой, правда звучала в простодушных словах мальчугана, который приблизил темное лицо, сверкая черными глазами, и говорил таинственно, взволнованно и испуганно. С тревогой Айме посмотрела по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не слышал мальчика. Затем подумала о письме, которое попало Бог знает в какие руки. Но какое значение имеет эта бумажка против важности этой минуты? Люцифер прятался неподалеку, поджидал и был готов к отплытию, кто знает в каком направлении, в какие приключения, какие гавани. Смешной кораблик Люцифер, где воля Хуана будет всемогущей, где она будет подчиненной, как рабыня, в его власти, потеряв все: богатство, достоинство, положение, права, даже имя. Она соединила руки, подняла глаза к небу. Если бы она умела, то молилась бы сейчас. Молнией пронеслось в ее мыслях имя:

– Моника! Моника! Она может спасти меня. Только она!

Словно хищница, Айме пересекла широкую площадь, которая отделяла конюшни от роскошного центрального строения, но не повернула налево. Она пошла прямо в гостевые комнаты, пересекая парадную каменную лестницу, соединявшуюся с дверью комнаты Моники, и беззвучно открыла засов, неожиданно прокралась в комнату.

Моника медленно поднялась с колен со скамейки, где молилась, и понемногу Айме успокоилась, овладев чувствами, тревогой, отчужденностью, и соединив руки, она переживала настоящую муку, пока ждала.

– Что с тобой, Айме? Чего тебе? Зачем пришла ко мне?

– Не знаю, зачем я пришла, и не знаю, как я рискую, обращаясь к тебе. Я не заслуживаю твоей помощи и поддержки. Заслуживаю, чтобы ты повернулась ко мне спиной и вышвырнула отсюда, даже не слушая.

– Говори, я слушаю тебя.

– Нет, я даже не осмеливаюсь говорить. Прости меня, я пропала, если не поможешь мне и не остановишь его!

– Остановлю кого? – торопила Моника, по-настоящему обеспокоенная.

– Хуана Дьявола! – взорвалась Айме.

– Ах! – успокоилась Моника. – Я думала…

– Ренато ничего не знает. Он верит мне безоговорочно, по-настоящему, наивно и я готова умереть хоть сотни раз, если он продолжит мне верить. Это ради него, Моника, клянусь тебе, ради него. Ради Ренато я не хочу совершать бесчестье! Как могу я разбить сердце такому хорошему человеку? Как могу испортить навсегда ему жизнь? Как могу вонзить в него кинжал разочарования? Прошу тебя помочь мне, прошу спасти меня, ради него, Моника. Ты понимаешь. Сестра, сестра!

– Я решила уйти с твоего пути, Айме. Решила предоставить тебя судьбе. Моя борьба была бесполезной, и я прекратила ее. Делай что хочешь, все, что хочешь!

Как подкошенная упала Айме к ногам Моники на коврик, и приподнявшись с него, отчаянно ухватилась холодными руками за руки сестры. Словно отрешенная и отсутствующая, Монику не волновала настоящая или притворная боль. Убрав ее руки, она отошла, но отчаянная Айме преградила ей дорогу:

– Ты не можешь меня так бросить!

– Сто раз ты просила оставить тебя в покое.

– Сто раз я просила, но ты не делала. Ты все еще здесь, препятствуешь мне совершать плохое или хорошее, досаждая мне, приводя в ярость. А теперь, именно сейчас…