Момент Макиавелли - [282]
Республиканская прививка дала плоды в почти забытый специалистами политического дискурса период — Августинскую эпоху (с конца XVII до конца XVIII века). Согласно сложившемуся в историографии мнению, в этот промежуток времени («от Локка до Юма») шло укрепление либеральной доктрины естественного права. Покок, напротив, показывает, сколь важным республиканский язык оказался для сложившегося в этот период нового противостояния Court — Country (Двор — Страна), наложившегося на традиционное разделение на тори и вигов. Благодаря неохаррингтонианцам, к которым Покок, в частности, относит графа Шефтсбери, Г. Невилла и Э. Флетчера, республиканская идеология стала языком критики растущей власти премьер-министра, постоянной наемной армии, государственного кредита, банка Англии и увеличения числа королевских служащих.
На этом же языке представители Country защищали институциональные предложения, укреплявшие власть парламента и его подотчетность избирателям джентри, а также уходящий модус жизни аграрного общества как основу политической свободы и добродетели. Покок не устает напоминать, что оппозиция «буржуазия», «парламент» — «дворянство», «монархия» и другие метакатегории марксистской историографии так же неадекватны Августинскому периоду, как и анахронистическая гипотеза о нарастающей гегемонии либеральной доктрины от эпохи Локка ко времени Смита и Милля. Существенно упрощая сложные и нюансированные аргументы Покока, можно сказать, что республиканский язык добродетели и свободы сдерживал прогресс в бурной экономической жизни Англии и противостоял развитию новых торгово-финансовых или «буржуазных» отношений. Партия «Двора», альянс новых вигов с королевской властью, под руководством почти всесильного премьер-министра Уолпола осваивала и совершенствовала новые отношения, создавая модерное государство и глобальную торговую империю.
Сильная исполнительная власть на тридцать лет взяла под контроль большинство в парламенте, привлекая депутатов раздачей должностей в растущей администрации, что получило название патронажа. Государственный кредит, еще одна ключевая инновация этого периода, позволил финансировать постоянную армию и одновременно давал возможности для обогащения части аристократии и зажиточного городского населения. В течение всего XVIII столетия оппозиция «Страны» разработала острый полемический язык, на котором она критиковала патронаж, зависимость парламента от исполнительной власти, государственный кредит и постоянную армию — как коррупцию и прямую угрозу гражданской добродетели. Постоянная армия окончательно отменяла необходимость в вооруженном ополчении джентри и в неохарингтонианской логике лишала сословие материальной и политической основы гражданской добродетели. Новые экономические отношения, связанные с финансовыми инструментами, представлялись торжеством фикции и воображения. Бумажные деньги, возможность занимать и давать деньги в кредит, потребление роскоши, казначейские облигации и торговля ценными бумагами на бирже, постоянно меняющимися в цене, служили свидетельством победы вымышленного мира фантазии над реальностью. Традиционная земельная рента, недвижимость и торговля противопоставлялись фикции кредита и спекуляциям ценными бумагами.
Покок показывает, как республиканский язык и связанные с ним модели, интерпретировавшие историю и политику, не позволяли английской элите морально принять и одобрить новые отношения. И все это несмотря на очевидный практический успех как новой экономики, где торговля и финансы заменяли земледелие, так и схемы государственного управления, основанной на кредите, зависимом парламенте и растущих бюрократии и армии. Даже самые циничные защитники возникшей реальности, включая Дефо или Мандевиля, были вынуждены признать «иллюзорный» характер новых инструментов и использовать республиканский язык порчи нравов, общественного блага и добродетели для парадоксальной демонстрации общественной пользы от фиктивных и коррумпирующих отношений.
Наконец, в конце XVIII века республиканизм становится базовым языком политиков, участвовавших в обсуждении и основании институтов нового американского государства, включая Дж. Адамса, Дж. Мэдисона и Т. Джефферсона, считавших себя продолжателями дела и идеалов античных республиканских героев. Отцы-основатели (на разных полюсах идеологического спектра) обращались к образам гражданской добродетели Рима, Спарты и Афин, однако в то же время их живо интересовали язык и аргументы английской оппозиции (партии «Страны») против коммерциализации, сильной исполнительной власти, центрального банка, постоянной армии и патронажа.
