Молнии в ночи [Авторский сборник] - [19]

— Все, кто предан беку, встанут на вашу сторону. В вашем распоряжении будут две тысячи сабель, сотни ружей, семь пушек.

Насриддинбек обласкал сарбаза благодарным взглядом:

— Спасибо на добром слове. Вы — моя правая рука, — он задумался. — Враг приближается к Ташкенту. Похоже, нам придется вести бой под городскими стенами…

X

Двор Мирхайдара, прославившегося не меньше, чем легендарный Рустам, ни на минуту не оставался пустым. Слух об освобождении гончара достиг самых отдаленных махаллей — к Мирхайдару шли и шли люди. А собратья по ремеслу, гончары Тухтамурад, Камбарали, Гаибназар, Абдумумин наведывались чуть не каждый день. Они помогали Мирсаиду, а тот учился у них: ведь о каждом из них можно было сказать — золотые руки! Тухтамурад мастерски обжигал посуду: когда он вынимал ее из печи, на ней не оказывалось ни единой царапинки. Камбарали славился ловкостью и проворством: при наличии глины он мог за день наделать тысячу мисок — таваков, да еще несколько десятков горшков для кислого молока. С Гаибназаром же никто не мог тягаться в разрисовке посуды.

Всех этих умельцев связывала крепкая, как обожженная глина, дружба. Мирхайдар и Тухтамурад находились в дальнем родстве. Но каждый из гончаров был для других роднее всякой родни. Когда у джарарыкцев кончался свинец или серая глина, их выручал Абдумумин. Мирхайдар, в случае нужды, готовно делился с себзарцами и сакычманцами дефицитной ляпис-лазурью. С ташкентскими гончарами поддерживали постоянный контакт ремесленники из кишлаков Хумсан, Риштан, Газалакент.

Сейчас эта дружба служила Мирхайдару лучшим подспорьем и лекарством. Тюрьма подточила его здоровье, первое время он лежал дома, ослабевший, худой, — глаза ввалились, мясо прилипло к костям, как мякоть к косточке обсосанного персика.

Он сильно тосковал по младшему сыну, тревожился за него. Подождав Миръякуба три дня, он послал за ним в Урду, — там сказали, что конюх уехал на байскую свадьбу. Оставалось ждать, когда ему разрешат вернуться домой.

Через неделю Мирхайдар встал с постели. Он прошелся по двору, постоял возле Мирсаида, без устали вращавшего гончарный круг, потом вместе с сыном дотошно осмотрел станок. Тут же месил глину Камбарали, да так проворно, что гончары, лепившие посуду, не поспевали за ним. Мирхайдар присел рядом на бердон. Он любовался работой гончаров и завидовал им. С какой радостью присоединился бы он к друзьям, замешивал глину, шлифовал посуду! Зиндан высосал из него всю силу…

Шахриниса-хола принесла горячий чайник. Когда гончар переливал чай из пузатого чайника в пиалу и обратно, во двор вошла группа людей.

— Салам алейкум, гончар! Мы только-только узнали, что вы на воле, и сразу к вам!

Мирхайдар поставил пиалу на бердон, поднялся навстречу вошедшим:

— Спасибо, спасибо, дорогие! — он тепло поздоровался с гостями, обнялся с толстяком, сиявшим, как начищенный самовар, и с тощим, словно жердь, стариком. Старик прослезился:

— Сынок!.. Вот и довелось свидеться…

— Как здоровье, Кузибай-ата? Как семья?

— Слава богу, слава богу… — Старик вытер слезы уголком бельбоха.

Мирхайдар провел гостей на айван, где уже был расстелен дастархан. Мирсаид оставил свой станок, чтобы ухаживать за гостями; разломал лепешки, разлил по пиалам кок-чай. Не успели выпить по пиале, как появились новые посетители — друзья Мирхайдара из Назарбека. Один из них незаметно сунул гончару узелок с лепешками, тихо сказал: «Это от твоих братьев. Не возьмешь — обидишь». Мирхайдар поблагодарил со слезами на глазах. Вскоре пришли еще два друга — лавочники из Чорсу. На айване стало тесно и шумно. Гости наперебой справлялись о здоровье, о делах Мирхайдара, гончар рассказывал, какие муки перенес он в зиндане… Но ему тяжело было вспоминать об этом, и он перевел разговор на другое — поведал друзьям, с каким замечательным человеком, поэтом, ученым и правдолюбцем, посчастливилось ему познакомиться. Потом обратился к лавочникам:

— У вас в Чорсу должен быть один книготорговец… Абдурасул. Может, знаете?

— Есть такой, — прихлебывая чай, кивнул один из лавочников. — Его лавка как раз напротив моей.

— У него псевдоним «Андалиб», и он пишет газели?

— Точно. Скромный такой… Образованный. Окончил «Мадрасаи шердор» в Самарканде. Мы покупали у него кое-какие книги: «Абомуслим», «Ахмад-Замчи»…[23] Он сам их переплетал — отличные переплеты.

— У меня к нему дело. Это друг Абдувахаба Шаши.

И Мирхайдар рассказал о поэте. Оказалось, что находившиеся здесь себзарцы хорошо знали Шаши, они с особым вниманием и почтением слушали гончара:

— Мудрости его — нет границ… Где только он ни побывал на своем веку, чего только ни довелось ему испытать! Он видел многие города — в России, Индии… Глаз у него зоркий, мысль острая. Это, видать, и перепугало наших владык, упрятали его в зиндан…

Слушатели качали головами:

— Неужто и таких ученых людей бросают в ямы?..

— Страдания — спутник мудрости, — сказал гончар. — У нас все честные люди терпят гнет и притеснения. Мавлоно Абдувахаб говорил, что распри между беками и ханами, грызня между Кокандом и Бухарой довели наш край до полного упадка. Мы живем в непроглядной тьме, но так к ней привыкли, что принимаем ее за свет. А истинный свет идет из России. Это могущественная, просвещенная держава! Мавлоно считает, что нам надо, по примеру киргизских манапов, положить конец кровопролитию, объединив свои войска с русскими. Не то сюда придут англичане и мы, как Афганистан, окажемся под их властью. Войска англичан стоят наготове, и если мы не договоримся с русскими военачальниками, бог знает, что нас ждет!..