Молчание Апостола - [120]

– Я да, – ответила Эли, – но не уверена, что все готово для ритуала.

Марк коротко кивнул Артуру и снова обратился к Эли:

– В чем проблема?

– Мастер, у нас недостает одного ключа.

– Опять? Которого же на этот раз? – Он осмотрелся по сторонам и гневно рыкнул: – Кто-нибудь, подайте же мне стул!

Нико бросился к стене, выхватил из ряда кресло и поставил его между помостом и «зрителями». Айнштайн тяжело опустился на бархатное сиденье. Девушка-эльф встала рядом с ним и положила ему руку на плечо.

– Икону! – коротко приказал Марк.

Двое невесть откуда возникших оборванцев, явно членов братства, принесли икону и поставили ее на стул рядом с «троном» Мастера, оперев доску о спинку.

Артур вздрогнул. Это была та самая икона, которую они с Эли разыскали по наводке Лонгдейла. Она стоила жизни его другу Джорджу Митчеллу. Сейчас на иконе были вычищены все двенадцать клейм.

«Прости, Джордж. – Артур склонил голову. – Если б я только знал!..»

– Дорогой сэр Артур! – внезапно обратился Айнштайн к МакГрегору.

Тот встрепенулся и посмотрел на старика ненавидящим взглядом.

– Право, ну что же вы так? Лично вам я еще не успел сделать ничего плохого.

МакГрегор краем глаза уловил умоляющий взгляд Эли и усилием воли взял себя в руки.

– Сэр Артур, – повторил он слова Айнштайна. – Мне кажется, мы были на «ты» и звали друг друга просто по именам.

– Не сейчас, дражайший баронет. Сегодня титулы обязательны. Ритуал требует того.

– И каков же ваш титул, позвольте узнать?

– Мастер. Предтеча. Зачинатель. Любой, по вашему выбору.

– А как насчет «Отто Рашер»? – сквозь зубы процедил Артур. – Для вас это имя или титул?

Айнштайн-Рашер некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по колену, потом натянуто улыбнулся.

– Сэр Артур, а вы, оказывается, знаете больше, чем я думал. Кому еще это известно? Кроме, конечно, патмосского святоши, который вам и открыл мое прежнее имя?

Маринатос спрыгнул на землю и, не дожидаясь, пока лопасти вертолета остановятся, почти бегом направился к столу, за которым, опустив седую голову на руки, сидел старик-настоятель. Подойдя к священнику вплотную, Маринатос положил руку ему на плечо. Старик вздрогнул и поднял голову.

– Подполковник?

– Полковник, геронда. Уже с полмесяца.

– Что ж, поздравляю, сын мой. А ведь я тебя ждал.

– С чем же, отче?

– С исповедью.

Маринатос помотал головой.

– Я не понимаю, геронда. Вы хотели бы исповедовать меня?

– Нет. Я должен исповедоваться тебе, раскаяться в страшном грехе укрывательства Зверя.

– Значит, мы не ошиблись, – негромко произнес полковник. – Вы знали Айнштайна.

– Знал ли я Айнштайна? – воскликнул старик, воздев руки. – Да я вижу его каждый день в маленьком зеркальце над умывальником, во время утренней и вечерней молитвы, каждую ночь во сне!

– Кто же он? И где, геронда?

– Он перед вами, полковник. – Старик развел руками. – Вот он я. Марк Айнштайн. Брат невинно убиенного Соломона.

Полковник Маринатос вытер лоб. Он летел на Патмос почти вслепую, наудачу, хотел проверить информацию, поступившую из Интерпола. Вдруг старик-священник знал своего израильского гостя? А тут выяснилось, что Айнштайн – это сам отец-настоятель.

– Погодите, геронда. Значит, Марк Айнштайн – это вы? – спросил полковник.

– Да, – коротко ответил старик.

– Вас зовут не Иоанн? Для чего же вы прикрылись этим именем?

– При рождении меня назвали Марком, а моего брата-близнеца – Соломоном. Он жил и умер с этим именем. Я же стал Иоанном во время второго своего рождения, когда принял православную веру.

– Сложно, но в целом понятно, – сказал полковник. – А теперь главное: кем был человек, приезжавший сюда с баронетом МакГрегором? Высокий старик, называвший себя Марком Айнштайном?

– Всю свою жизнь он был исчадием ада. Не думаю, что хоть на йоту изменился.

– «Исчадие ада» – звучит пугающе, геронда, но мне нужны его имя и фамилия. Настоящие.

– Отто Рашер, – едва слышно произнес священник. – Палач и сын палача.

– И как давно вы это знали, отец Иоанн? – сухо произнес Маринатос.

– Я знал его как Отто Рашера с первого своего дня в Дахау.

Полковник нахмурился.

– Почему же вы уступили ему свое имя, не выдали Рашера оккупационным властям?

– Он сначала хотел взять имя моего брата Шломо, убитого им, но потом решил, что это было бы опасно. Можно нарваться на кого-то, кто знал, что Шломо мертв. Тогда он сказал: «Я беру твое имя». Отто знал, что я тайно крестился в лагере и получил новое имя, Иоанн. Тогда же он заставил меня поклясться именем Божьим и бессмертием души моей, что я никогда не выдам его тайны.

– Но почему он смог вас заставить молчать?

Старый священник поднялся со скамьи и стоял, опустив руки вдоль тела. Лицо его было смертельно бледным.

– Потому что я был его помощником в сатанинских экспериментах. В ходе одного из них погиб мой брат.

– Вы помогали ему по доброй воле? – изумленно спросил полковник.

– Конечно, нет. Но что это меняет? Разве трусость перестала быть грехом? Да и потом я молчал все из того же страха за собственную шкуру.

– Что же изменилось с тех пор… отец Иоанн? – Чувствовалось, что последние два слова дались полковнику с трудом.

– Череда смертей, в которых он был повинен, не прервалась с его бегством из Дахау. Смерти множатся и ныне. Страшнейшим грехом было бы покрывать его и далее. – Он помолчал. – Полковник…