Молчаливый полет - [48]

Шрифт
Интервал

Кто вздвиг в пласты ребро мотык,
Кем злак класится изобилен,
С кем стал гражданствовать мужик,
Пред кем, избавясь подзатылин,
Слиян с языками язык? —
За плавный взлет твоих ступеней
Чти Сталинский, Отчизна, гений!
Что зрим на утре дней благих?
Ужели в нощи персть потопла?
Глянь в Апокалипсис, о мних!
Озорно чудище и обло!
Не зевы табельных шутих —
Фугасных кар отверсты сопла!
Но встрел Геенну Сталин сам
В слезах, струимых по усам!
Три лета супостат шебаршил,
И се, близ пятого, издох.
В те дни от почвы вешний пар шел,
И мир полол чертополох.
И нам возздравил тихий маршал
В зачине лучшей из эпох.
У глав Кремля, в глуши Елатьмы
Вострубим миру исполать мы.
Коль вопросить, завидна ль нам
Отживших доля поколений,
Что прочили Сионов храм
Иль были плотью римских теней,
Иль, зря в Полтаве Карлов срам,
Прещедрой наслаждались пеней, —
Салют Вождя у Кремлих стен
Всем лаврам будет предпочтен.
Нас не прельстит позднейшей датой
Веков грядущих сибарит,
Когда, свершений соглядатай,
Он все недуги истребит
И прошмыгнет звездой хвостатой
В поля заоблачных орбит!
Мы здесь ответствовали б тоже:
Жить, яко Сталин, нам дороже.
Итак, ликующи бразды
Вкрест, о прожекторы, нацельте,
Лобзайте Сталински следы
У Волжских круч и в Невской дельте,
Гласите, славя их труды,
О Чурчилле и Розевельте,
Да досягнет под Сахалин
Лучьми державный исполин!
В укор нейтральным простофилям
Триумф союзничьих укреп.
Мы знали — Сатану осилим,
Гниющ анафемский вертеп.
Да брызжет одописным штилем
Злачена стилоса расщеп,
Понеже здесь — прости, Державин! —
Вся росность пращурских купавин.

9-13 апреля 1945

Крымская конференция[250]

На серебряной волшебной ткани
Посмотрите движущийся снимок,
Но не с Чаплина в «American'e»,
Не с его гримасок и ужимок, ―
Посмотрите, как текла беседа
О разгроме армий душегуба,
За безуглым (но не для обеда,
А для вечности) столом из дуба,
Как не льнула к пенному бурнусу
По морям рассеянная хмара,
Как служили тройственному вкусу
Папироса, трубка и сигара,
Как в Алупке, в Ялте, в Ореанде
Триумвир заверил триумвира,
Что упрочены (не в стиле Ганди ―
В стиле белых!) заповеди мира,
Как мирволил, нежный и могучий,
Президент, с его улыбкой хрупкой,
Трем дымкам, влекомым Крымской кручей
Над сигарой, папиросой, трубкой,
Как в Алупке, в Ореанде, в Ялте
Вкруг премьера, бодрого номада,
Всё дышало вызовом: «пожалте, ―
На Луну слетаю, если надо!»,
Как, мудрей, чем сто Наполеонов,
Разрешивший в корне все вопросы,
Тихий маршал ладил, ус свой тронув,
Связь сигары, трубки, папиросы.
В Ореанде, в Ялте и в Алупке
Повстречались три великих мужа,
На взаимные пойдя уступки
И единство целей обнаружа.
Там, разящ и ворога хоронящ,
Их союз под Черноморским солнцем
Мором стал для всех Наполеонищ
И щелчком по всем Наполеонцам.

13 апреля 1945

«Ты плавал в поисках бухты…»[251]

Ты плавал в поисках бухты
Осуществленной мечты.
Всю жизнь оставался глух ты
К зазывам земной черты.
Ты долго, мой бесприютный,
Подветренной шел тропой
К той цели, чей образ смутный
Мерещился нам с тобой.
О парусник мой, как плуг ты
Соленые рыл пласты,
Но мы не достигли бухты
Осуществленной мечты.
И вот, измочалив снасти,
Мы медленно поползли
К притонам, покорным власти
Ласкательной въявь земли.
Там стал бы до треска сух ты
И, туго смотав холсты,
Не жаждал бы больше бухты
Осуществленной мечты.
Уже мы дошли до рейда,
Уже под кабацкий визг
Нм здравицу пела флейта,
Нас будничный ждал измызг.
Но что это в дымке вдруг ты,
Что, парусник, видишь ты?
Ты видишь каемку бухты
Осуществленной мечты.
Ты круто на путь скитаний
Меняешь земную грань,
И снова под крик бакланий
Холщовая свищет рвань.
И мчишься от сдобных шлюх ты
В захлесты, в измор, в посты,
На зов недоступной бухты
Осуществленной мечты.

12 января 1946

«Чуть боком, чуть на корточках…»[252]

Чуть боком, чуть на корточках,
Вы в дружбе с подлокотником.
Читал о лисьих мордочках,
Да вот не стал охотником.
Я выгляжу улиткою,
Как сами вы заметили,
Нисколечки не прыткою
И полной добродетели.
Я только воздух щупаю
Пугливыми отростками
И связан ролью глупою
С садовыми бескостками.
А вы играть по-лисьему
Решили с бедным комиком.
Поплатится, случись ему,
Он раковинным домиком.
Как в логове на кресле вы,
Над скрытником хихикая:
И так, мол, неповесливый,
А стал еще заикою.
И что мне колобродится:
Не кознями ж напичкана
Витушка-тихоходница,
Забавушка лисичкина.

13 января 1946

«После первого же с вами разговора…»[253]

После первого же с вами разговора
Пошатнулась многолетняя опора
Устоявшихся, казалось, представлений
О методике вставания с коленей.
Стало ясно, что для связного романа
Слишком много недомолвок и тумана,
Что дипломом оперировать неловко
И что требуется переподготовка.
Стало ясно, что беспомощны и жалки
Столь годившиеся ранее шпаргалки,
Что лавирую средь выбоин и ямин
И что может быть не выдержан экзамен.
Вы же новая, действительно, доктрина,
И не хватит на зубрежку стеарина.
Мы же в замке повелительных концепций,
А не в пошленьком студенческом вертепце.
Да, действительно, вы новая система,
И по мне еще не выковали шлема,
Что с пером соревновательским на гребне
Был бы в диспутах нам впредь наипотребней.
Надо биться, если брошена перчатка,
За теорию, изложенную кратко,
За таинственный, но явственный порядок
Всех особенностей ваших и повадок.

Еще от автора Марк Ариевич Тарловский
Стихотворения

Из "Собрания стихов. 1921-1951" Предисловие и публикация Вадима Перельмутера Оригинал здесь - http://www.utoronto.ca/tsq/02/tarlovskij.shtmlи здесь - http://az.lib.ru/t/tarlowskij_m_a/.


Огонь

Марк Тарловский Из сборника " Иронический сад".


Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".