Молчаливый полет - [11]

Но брось портмоне в неподкупном судилище лавы

И честь Коктебеля коварных стихов не плети.

Как будто земной, к неземному он тянется кряжу,

Забытый богами чертеж несвершенной мечты. —

Хотите — купайтесь, хотите — гуляйте по пляжу,

Но только молчите, но только не лезьте на «ты».

3 июля 1929

Гроза в Коктебеле [55]

Трехсложная туча с противоположной землей

Какие-то древние вечные счеты сводила, —

Таранила молнией, полосовала струей,

Лежачую била, на сонную падала с тыла.

А люди кричали: — Строга твоя кара, строга!

Пройди себе краем и малых детей не рази ты! —

Но знает ли воин, уродуя темя врага,

Насколько невинны секомые им паразиты…

14 июля 1929

Утешительное письмо [56]

А писем нет… И Вам неведом

Владеющий Почтамтом рок. —

За завтраком и за обедом

Вы ждёте запоздалых строк…

О, как медлительно, как туго

Ворочаются пальцы друга,

Не снисходящего к письму,

Глухого к счастью своему!

Но, слогом не пленяя новым,

Склоняя Вас к иным словам,

С приветом, незнакомым Вам,

Нежданное я шлю письмо Вам,

И сердца неуемный бой

Глушу онегинской строфой.

Строфа бессмертного романа,

Недюжинных поэтов гуж,

Она пригодна для обмана

Обманом уязвленных душ.

В какой же стиль ее оправить?

Каким эпиграфом возглавить?

Врагу волшебниц и мадонн

Какой приличествует тон? —

Я перелистывал письмовник,

Незаменимый для портних, —

Но я не пакостный жених,

И не кузен, и не любовник…

Забыта вежливая «ять»,

И я не знаю, как начать. —

Ну, как живете? Что видали?

В каком вращаетесь кругу?

Какие блещут этуали

На Коктебельском берегу?

А, впрочем, праздные вопросы

Стряхнем, как пепел с папиросы,

И пусть курится до зари

Наркотик лёгкий causerie[57].

Есть в Коктебеле полу-терем,

Полу-чердак, полу-чертог.

Живет в нем женщина-цветок,

Хранимая покорным зверем.

Кто эти двое? — Вы да я

(Признаюсь, правды не тая).

На севере, в потоке будней,

Всё так меняется, спеша,

Но в зыбке гор, в медузьем студне

Незыблема моя душа.

Заворожённая собою,

Она покорствует покою,

И только раз за пять недель

Сменил мне душу Коктебель.

Его характер изначальный

Бессменно властвовал во мне,

Затем что сменность глубине

Обратно-пропорциональна

(Чем буря более сильна,

Тем долее её волна).

Он мэтром, genius'ом loci[58],

Явил свой мужественный лик,

И я тонул в глухом колодце

Проповедей его и книг,

И, на суровом Карадаге

Учась возвышенной отваге,

Сменил на холостую стать

Любовь к «жене» и веру в мать.

Я был — как вахтенный в походе,

Как праведник, как слон-самец,

В плену забывший, наконец,

Подруг, живущих на свободе,

И долго радовался там

Мужского ветра голосам.

Но дни бесстрастья пробежали,

И, каменный ещё вчера,

Мир Коктебеля в мягкой шали

Не брат мне больше, а сестра;

Мне звёзды — женскими глазами,

Мне волны — женскими губами,

Мне суша — вышитым платком, —

И эта женственность — кругом.

Шарманщик переводит валик

(За маршем воли — нежный бред),

И, свет преображая в свет,

В глазу меняется хрусталик,

А сердце шепчет: — Брось перо

И чувствуй — просто и остро!

2 августа 1929

III. ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ

Морская болезнь [59]

Энергия хлещет за борт

И вызов кидает бездне,

И молодость пишет рапорт

В приливе морской болезни. —

И пишет она, что так-то

И так-то обидны факты,

И с берегом нет контакта,

И отдыха нет от вахты —

«Простите мое нахальство,

Но слишком душу качает…»

И с флагмана ей начальство

По радио отвечает:

— Чем старше судно морское,

Тем глубже его осадка —

Сначала нам нет покоя,

А после нам очень сладко.

И жребий, для всех единый,

Состарит ваш юный трепет

И парализует тиной

И ракушками облепит, —

Вперед же, смолою вея

По картам следуя здраво:

Гребите пока левее —

Успеете взять направо!

13 июля 1926

Песок [60]

«Noli tangere circulos meos!»

— Не касайся моих чертежей, —

Не смывай их, о девушка Эос

Из-за влажных ночных рубежей!

Роковые колышутся зори,

Непогодою дышит восток,

И приливное рушится море

На исчерченный за ночь песок.

Под веслом со случайной триремы

В Архимедовой мудрой руке

Непонятный узор теоремы

Возникал на прибрежном песке.

И в изгнаньи, с холодной отвагой,

Чертежи политических карт,

Как учитель, изломанной шпагой

Выводил по земле Бонапарт.

И, подобный небесному гостю,

Отрешенный от мира поэт

На куртине нервической тростью

Проводил фантастический след.

Но, как варвар, жестокое, утро

И прилив одичалых морей

Отомстили — и старости мудрой,

И отваге, и грезе моей…

4 марта 1925

Ярость предка [61]

Для каждого из молодых людей,

Когда ему ни в чем не повезло бы,

К тем, кто удачливей, к тем, кто сытей,

Возможны вспышки зависти и злобы. —

Любимцам женщин, чей нетруден хлеб,

Чей счет от жизни наперед отстрочен,

Он может крикнуть, что их бог нелеп,

И, сквернословя, надавать пощечин.

А если бы ожесточенный дух

Его смутил завистливым стремленьем

И злобой к тем, чей жар давно потух

С давным-давно ушедшим поколеньем,

То и тогда, смертельно побледнев,

Пред склепом их, пред их изображеньем,

Он утолил бы свой бессильный гнев

Слепым, но справедливым разрушеньем…

Ни к тем, кто жив, ни к тем, кто в прошлом спит, —

К тем, кто в грядущем, тайном и неблизком,

К ним, шествующим, счет моих обид

И список жалоб с безнадежным иском!

От наших рук тебя твой возраст спас,

И все мы в жертву твоего наследья,

О правнук наш, сияющий за нас

С вершин ненаступившего столетья!

Декабрь 1925

История жизни [62]