Мои воспоминания - [62]

Что же касается авторов, с которыми нас знакомил Массне, он был неподражаемо эклектичен в их выборе, зачастую они были очень далеки от его собственного идеала. В каждом из них он находил убедительные примеры использования технических приемов или, что чаще бывало, — заставлял нас осознать какое-то впечатление от произведения искусства, природы, жизни. Невозможно объяснить себе, ему удавалось на жалком пианино раскрыть тайную красоту и выразительность музыкальных шедевров, но следует все же признаться: более всего пленяло нас прочувствованное воплощение его собственных произведений. Тот, кто не слышал музыку Массне в исполнении Массне, не знает, что такое музыка Массне! Так мало исполнителей, не искажавших его манеру, характерные черты, иногда до карикатурности! И какой радостью для нас было, когда он приносил несколько страниц правильно разложенной, упорядоченной партитуры, ибо они уже таили в себе возвышенный трепет чувства. Это были страницы его собственной жизни с датой, проставленной в уголке, заключавшей в себе факты, что стали для него самыми важными в этот день. Как сейчас слышу чтение «Вертера», вспоминаю особое выражение тревоги на челе мастера, несомненно, ожидавшего не впечатлений от своих учеников, но первой реакции публики, слишком чувствительной и наивной, чтобы притворяться.

Теперь я начал понимать, что неверно было упрекать Массне в сильном стремлении нравиться. Более всего он желал быть любимым. Вдобавок ему было необходимо самому страстно, лихорадочно любить свое творение, делать его столь волнующим, чтобы все его полюбили так же, как он, вечно искать то, что вернее всего заставит открыться сердца. И среди знаменитых своих коллег он слыл самым покладистым. Открывалась дверь, и он входил — с сияющим изнутри лицом, озаренным широкой улыбкой, в которой раскрывалась вся его душа. Имея два класса, время занятий в которых часто совпадало, он приходил спросить, не согласится ли кто-нибудь из учеников составить ему компанию за органом, или ему придется прозябать в одиночестве.

Гастон Карро

10 декабря 1911

О собственных произведениях учитель с нами не говорил, он опасливо прятал их от нас. Однажды, уступая нашим настояниям, он решился сыграть нам часть галилейского танца из «Девы», оркестровкой которой мы живо интересовались. Позднее он согласился, не без наших уговоров, исполнить мелодию из балета си минор из «Иродиады», потом — еще речитатив «Я всего лишь бедная девушка» из «Манон», которую он тогда заканчивал. Но это были все примеры из его собственного творчества за четыре года. Таким образом, наше любопытство никогда не бывало удовлетворено. Так сильно было его желание отстранить нас от всего модного, сделать из нас музыкантов в самом высоком, вечном смысле этого слова. Лучшее средство разбудить душу, ее энергию, воображение! И наши души отвечали ему, воображение расцветало: оно приносило столь же сочные гармонические плоды, как у него самого.

Поль Видаль

9 декабря.

Что я помню о классах Массне? Это память о занятиях, на которые мы ходили с наибольшей радостью, об учителе, которого обожали все ученики за живость, разнообразие преподавания, напрочь лишенного схоластики.

Это прекрасные воспоминания. И нашему учителю отлично известно, что его многочисленные ученики глубоко ему признательны.

Анри Рабо, дирижер оркестра Оперы

Массне и исполнители его произведений

Две очаровательные певицы, работавшие с Массне, тоже пожелали прислать нам воспоминания об их наставнике и друге.

10 декабря 1911

Рассказывая о мэтре, интереснее всего вспоминать, чем становились занятия с ним.

О, не всегда это были приятные минуты, ибо наставник, принося новые страницы своего произведения, желал, чтобы исполнитель сразу же воспроизвел чувства, характеры, все их нюансы — словом, все! Он не допускал сомнений, они приходили накануне генеральной репетиции… С первой же встречи с получившим роль артистом он требовал от последнего… совершенства.

Но как же менялся он, когда чувствовал, что понят! Становился приветливым, благосклонным, говорил мягко и осыпал вас похвалами. Преувеличенность в начале — преувеличенность в конце.

Но все налаживалось, и наставник любил своих артистов так, что отводил им почетное место среди членов собственного семейства. И как же в ответ любили его актеры, восхищаясь им, обожая и благоговея!

Люси Арбел, Гранд-Опера

11 декабря.

Мой дорогой и очень знаменитый учитель Массне не сомневался, что первым в Париже наградил меня алодисментами.

Приехав из Бордо, я предстала перед приемной комиссией Консерватории, один из членов жюри начал хлопать в ладоши.

— Радуйтесь, мадемуазель, — сказал мне сопровождающий, — вам аплодирует сам господин Массне.

Я была безумно счастлива! Подумать только! Но, увы, радость моя оказалась короткой. Едва я вернулась в фойе, где ждали своей очереди кандидатки, как подверглась атаке двадцати юных девиц, яростно допрашивавших меня. Среди потока слов я различала фразы:

— Ей просто повезло!

— Правда, что Массне вам аплодировал?

— Невозможно!

— Все может быть!

— Нет!

— Так говорят!

И так далее.

К счастью, мать одной из конкуренток водворила согласие, сделав следующее заявление: