Мои воспоминания - [61]

А как блестяще интерпретировал он больших мастеров! Мне вспоминается одно из занятий, когда он в порыве увлеченности полностью пропел нам предсказание верховного жреца из «Альцесты»[32]: «Аполлон внимает нашим стенаниям!»

Больше мне не доведется видеть его поющим — да что там! — играющим в одно лицо!

Он беседовал обо всем: о литературе, истории и живописи. Все казалось ему подходящим, чтобы показать, что он хочет до нас донести, и красноречие его стояло вровень с его чуткостью. Никогда не забуду часы, что мы с ним провели в Лувре…

Рейнальдо Хан

Ниор, 7 декабря 1911

Ваше письмо пришло в Ниор в день, когда я схоронил ту, что заменила мне мать и унесла с собой мою юность.

Эту юность вы вызвали к жизни просьбой написать сии строки, причиной краткости которых стали скорбь и слезы. Это она руководила моими товарищами в их рвении ответить вам. И она, эта юность, шлет нашему наставнику свидетельства признательности, самой пылкой и нежной, на какую только я способен.

Альфред Брюно

Париж, 10 декабря 1911

Я польщен и признателен вам за любезное предложение воздать хвалу Массне. Прошу простить мне эту фамильярность! Но я вспоминаю, как, будучи совсем юным еще учеником господина Матиаса, я сказал ему: «Простите меня, месье, но я перехожу на курс господина Массне». И Жорж Матиас живо откликнулся: «Тому, кто имеет честь быть учеником Массне, нет нужды в слове «месье»!»

Как же я был счастлив войти в этот класс, который стал для меня, как и для всех нас, местом чудесного времяпрепровождения, и в то же время — обучения, что вернейшим путем вело нас к вратам Вечного города. Обучения особенного, очень образного, побуждающего понимать музыку, на примерах из литературы и живописи, которые Массне так искусно умел находить. Вот его образец:

— Не забудьте вот тут о флейте, — сказал он мне. — Это как киноварь.

Одним из талантов учителя (незабываемым талантом!) было умение сделать понятными и любимыми, углубить собственным пением или игрой на фортепиано произведения великих мастеров. Он часто играл Шуберта и Шумана, сравнивая их в мельчайших деталях.

Говорил он и о симфонии. Припоминаю занятия, на которых он разбирал оригинальность развития тем в симфонии соль-минор Моцарта. А однажды он весьма ярко показал нам различия «трех гроз»: в «Пасторальной симфонии», «Вильгельме Телле» и «Филемоне и Бавкиде» (гроза-симфония, гроза-опера, гроза-комическая опера)[33].

Вы сами видите, сколько разнообразны были его уроки: ни единого шанса для скуки! И если я продолжу рассказывать, это займет много страниц.

Но прежде чем закончить, я должен поблагодарить вас, месье, за предоставленную вами возможность выразить моему великому учителю, прославившему музыкальное искусство Франции, восхищение и самую горячую признательность.

Шарль Леваде

9 декабря 1911

Немногие воспоминания прошлого столь радостны для меня, как те, что представляют моего учителя Массне в его классе в старой консерватории. Не самое приятное из мест, какие мне доводилось видеть. Мы добирались туда по узким коридорам, чьи повороты скрывали в темноте неожиданные препятствия в виде пары ступенек. Небольшой зал был почти пуст. Рядом с большим старым пианино и креслом преподавателя стояли два табурета для старост класса, прочие ученики стояли тут же тесным кружком. Рыжая грязь скрадывала формы и цвета, и никто не знал, что же именно мы тут вдыхаем: окна, казалось, никто не открывал со времен Керубини, их запыленные стекла дрожали от шума, доносившегося из предместья Пуасоньер. Света было так мало, что возникала необходимость в свечах, особенно в сумрачные дни. Но как только господин Массне поднимал голову и смотрел на нас взглядом, исполненным живости, едва он начинал говорить или клал руку на клавиши, все вокруг словно озарялось, в воздухе трепетала надежда, витали пылкие юношеские видения, он наполнялся музыкой. Его обучение состояло в том, что он проверял и правил наши работы, сравнивал их, комментировал решения. Его принципы, таким образом, зависели от случая, который порой заводил далеко. Его метод можно представить в общих чертах, но уроки господина Массне, окрашенные меткостью наблюдений и страстностью, которые он привносил, имели над нами магическую власть, пробуждая и поддерживая деятельность юных умов. Играя и напевая, воплощая в жизнь наши скудные опыты, учитель лучше нас понимал, что мы хотели ими сказать, сразу раскусывал, находил плодоносные зерна, которые мы еще не умели извлечь. И если возвращал нам наши произведения по частям, то лишь с безграничной уверенностью, что они станут лучше, будут иметь успех, благодаря применению удачно найденных средств. Ясность, размеренность, чистота звучания в сочетании с подвижностью формы, искренность и простота чувств — этого он добивался своими советами.

Его методу часто бросали упреки: говорили, будто все его ученики «повторяют за Массне». Но за семь лет я ни разу не слышал, чтобы он этого требовал, ничего подобного за ним не замечал. И разве только его ученики так поступали? Разве именитые современники Массне, даже старше возрастом, могли безоговорочно утверждать, что никогда не попадали под влияние его чар? Лишь такие вялые натуры, как Гиро или Делиб могли воспитывать учеников, ничего общего не имеющих с ними самими.